Военная хроника 1944-1945
Шрифт:
– Послушайте, ребята. В каком из домов расположился Слюсаренко?
Мы указали.
Из машины, которая первой подошла к нам, вышел генерал. Плотный, невысокого роста, с волевым лицом, стриженной «под Котовского» головой, близко посаженными к переносице острыми пронзительными глазами, он производил впечатление сосредоточения силы, упорства. И только высоко сидящий над верхней губой сравнительно небольшой нос намекал, что генерал может быть и добродушным собеседником, смотря по обстановке. Он, не спрашивая
Навстречу от дома уже шел командир бригады и начальник штаба. Приостановившись, они протянули друг другу руки. Полковник был одинакового роста с генералом, но более подтянутый и стройный. Они повернули к крыльцу и скрылись в помещении. Все, находившиеся во дворе, после ухода начальства снова приняли свободные позы и занялись своими делами.
Шоферы, разминаясь, ходили вокруг машин, пробуя
для вида крепость баллонов пинком ноги. Увидев, что мы
к ним присматриваемся, один из шоферов подошел к нам.
– Хотите закурить трофейных? – он тряхнул разрисованную пачку с сигаретами.
– У нас этого добра у самих хоть отбавляй. Заверни-ка лучше «Моршанской».
Я предложил ему пачку с махоркой и гармошкой сложенную газету. Аккуратно оторвав бумажку с красиво отрезанными уголками, он свернул нетолстую папироску.
– Кого это вы к нам привезли? – задал я невинный вопрос.
– Генерала, брат, генерала, – он явно набивался, чтобы его расспрашивали.
– Да не юли, говори скорее. Тоже мне охраняет военную тайну.
– В общем, мы привезли Рыбалку. Знаешь, наверное?
Имея дело с радиосвязью, я, безусловно, много раз слышал о командующем нашей армии Павле Семеновиче Рыбалко от офицеров. Большинство из них хвалили его за решительность, умение найти выход из самых запутанных положений, решить стратегическую задачу с меньшими потерями в живой силе и технике. Говорили и о твердости и даже жестокости характера.
По-своему оценивали полководческий талант командарма и солдаты. О характере же его судили по его отношению к солдатам.
Есть такая интересная процедура, проводящаяся перед отправкой части на фронт. Солдаты ее называют «Жалобы и претензии», потому что во время проведения ее высшие командиры спрашивают у солдат, имеют ли они жалобы и претензии. А лучше по порядку.
Бригада выстраивается по большой площади, чтобы можно было отделить командиров на достаточное расстояние от солдат. И вот выстраиваются несколько шеренг. В каждой шеренге находятся командиры, одинаковые по занимаемым должностям. В последней шеренге остаются только солдаты.
Командир корпуса проходит и спрашивает, на что или кого жалуются солдаты. Затем такие же, видимо,
Обычно в части к этому времени стараются сделать так, чтобы всяких жалоб было поменьше. И, конечно, жалоба редко появляется в солдатских рядах. Каждый прекрасно понимал, какие трудности испытывала страна и что война – не загородная прогулка. Так ничего, смотришь, и не запишут идущие за комкором офицеры с блокнотами в руках.
В тот раз, когда претензии принимал командующий армией, мне выпало дежурство на радиостанции, так что сам я не принимал участия в этом.
Но мне много раз приходилось слушать рассказы о внимательности генерала, о том, что от его взгляда не ускользнуло даже то, что у разведчика Смольского пуговица на гимнастерке не была пришита, а приколота спичкой. Все старались наглядно показать вид Смольского, когда рука генерала отвернула не застегнутую гимнастерку. Но особенно часто рассказывали случай с мотострелком, недавно прибывшим из госпиталя в бригаду.
Подходит генерал Рыбалко к браво стоящему пожилому солдату и спрашивает:
– Жалобы и претензии?
– Нету, товарищ генерал, – отвечает бодро солдат.
Генерал уже направился к следующему, как вдруг обратил внимание, что на груди солдата с левой стороны шесть нашивок о ранении. Остановился он и спрашивает:
– А сколько наград имеете, товарищ солдат?
– Пока ни одной. Да не за что: только прибудешь в часть, как снова оказываешься в госпитале, а там другая часть. Вот так, товарищ генерал.
– А ведь это несправедливо. Как думаешь, подполковник? – обратился он к одному из офицеров свиты. Он на минуту задумался, не ожидая ответа. Потом шагнул ближе к тому же подполковнику:
– Дай-ка взаймы, Кондратий Иванович, вот этот орденок, – он указал на орден «Отечественная война», – да запиши, чтобы Слюсаренко немедленно оформил соответствующие бумаги. Ведь за пролитую кровь ему положено минимум три ордена.
Взяв орден, он приколол его к пропотевшей солдатской гимнастерке, только с правой стороны.
Рассказывали солдаты и о строгости командарма к офицерам, одобряя за это генерала.
Так что видеть Рыбалко до сих пор мне не приходилось. И все-таки я ответил:
– Знаю. А что?
– Так. Проверяли переправу, а вот теперь к вам решили завернуть на чаек, – он заглянул в котелок и добавил:
– А у бедных танкистов Слюсаренко у самих засуха.
– Да иди ты знаешь куда… – парировал Женька.
– Так и быть, солдаты, скажу. Только вы того… понимаете.
Мы дружно киваем головами.
– Дело в том, что маршрут наш меняется. – Он на минутку замолчал, ожидая, когда наступит самое полное внимание. А так как мы с Женькой и так не спускали с него внимательных глаз, продолжил: