Военнопленные Халхин-Гола. История бойцов и командиров РККА, прошедших через японский плен
Шрифт:
В общем, как выразился Тимофей Бакшеев «…и так за все время в плену много пришлось пережить, перенести трудностей и страху».
При этом добровольная (с белым флагом, листовкой-пропуском) сдача в плен от избиений и жестокого обращения не спасала. По крайней мере из известных по документам эпизодов следует, что японская армия не делала различия между «сдавшимися» и «взятыми в плен».
Случаи корректного отношения к пленным на фронте были единичны. Более того, гуманизм отдельных японских солдат пресекался их непосредственными начальниками. Так, когда японские солдаты принесли красноармейцу Ивану Шляпникову котелок воды, «как увидел офицер, подбежал, вытащил
Причины столь жесткого отношения к пленным, по-видимому, в первую очередь заключаются в основанной на концепции национального и расового превосходства практике дегуманизации противника, характерной для японской армии двадцатых – сороковых годов XX века. В этом смысле характерно высказывание командира 64-го пехотного полка полковника Ямагата Такэмицу в интервью токийской газете «Ници Ници Симбун» 7 июня 1939 года: «…Я видел убитых обеих армий, но если лица убитых японских солдат имеют вид исключительно храбрый, и наоборот лица Советских убитых солдат весьма безобразны…». [41]
41
РГВА ф.32113 оп.1 д. 291 л.12.
При таком общем подходе факт подписания Японией Женевской конвенции 1929 года об обращении с военнопленными уже не имел практического значения. Особенно остро отразилось это на положении тех, кто попал в плен раненым, контуженным, обожженным или просто истощенных при попытке выйти к своим войскам – а таких было более трети от общего числа попавших в плен.
21 августа 1939 года американский журнал «Life» опубликовал серию фотографий, [42] две из которых отражали положение пленных советских авиаторов в японских госпиталях. Фотографии были сделаны собственным корреспондентом «Life» Джоном Моррисом 7 августа в военном госпитале в Хайларе.
42
Japan Capture Russians in Mongolia, Demonstrates Against Britons in Tokyo. // Life, Vol. 7 No.8, August 21, 1939, p. 29.
В статье от 21 августа Моррис утверждал, что «нейтральные наблюдатели полагают, что русские пленные в Маньчжоу-Го получают лучшее лечение, чем японские пленные во Внешней Монголии, так как японские госпиталя находятся ближе к базам снабжения». [43] Рассказы вернувшихся пленных рисуют несколько иную картину:
«…Я был ранен и просил перевязать, а они говорят сдохни, ты нам не нужен. Так и не перевязали…» (Яков Хомутов).
«…Больных они лечили избиением, чем больше больной кричал, тем более они ковырялись в ране, били больного, после того как обрабатывали рану, эту же вату бросали в лицо…» (Хаим Дроб).
43
Japan Capture Russians in Mongolia, Demonstrates Against Britons in Tokyo. // Life, Vol. 7 No.8, August 21, 1939, p. 29.
«…Привели в перевязочную комнату, стали по-идиотски перевязывать и говорят хорошо, я сказал нет, не хорошо, они и давай меня бить кулаками и потом повели в тюрму…» (Борис Евдокимов).
«…когда мне стали оказывать помощь, то сильно издевались, после этого 4 дня рана была не перевязана и от ран шел дух падалью…» в Харбине «…очень и очень издевались при перевязке их санитары и доктор вытаскивал тряпку из раны и кидал в лицо…» (Павел Чураев).
«…Санитарной помощи не давали четыре дня и только на пятые сутки сделали перевязку, рана уже загнила и когда они стали чистить
«…Когда узнали они, что я и мой товарищ больны, один унтер-офицер и группа солдат открыли дверь, поставили нас впереди себя. Унтер-офицер стал нам давить штыком животы…» (Андрей Колчанов).
Впрочем, вернувшиеся из плена красноармейцы отмечали, что японцы и со своими ранеными обращались не лучшим образом: «…Когда я ехал на грузовике в Хайлар, то унтер-офицер своих водителей и ехавших раненых бил всю дорогу. Раненый спросится в уборную (тяжело ранен, дорога дальняя – 230 клм.), то лучше не просись: сперва наорет, а потом прикажет снять оправиться.» (Николай Шатов).
Вопрос о смертности военнопленных в плену, как непосредственно на фронте, так и в госпиталях Хайлара и Харбина, остается открытым. По документальным данным, [44] известно, что в советских госпиталях в период с начала конфликта по 27 сентября умерло минимум 6 пленных японцев, еще трое умерли уже после передачи их японской комиссии. Соответствующих японских данных не имеется, а доступные материалы следствия и объяснительные записки военнопленных не содержат ни одного упоминания случая смерти в плену. Одновременно имеются сведения о ряде военнослужащих, по документам частей значащихся попавшими в плен, но отсутствующие в списках возвратившихся из плена. Они могли умереть в госпиталях, но могли и быть убитыми сразу после пленения.
44
РГВА ф.37977 оп.1 д.78 л.47–49.
Попытка оценки смертности в плену по косвенным данным (сопоставление численности возвратившихся из плена с японскими сообщениями об общем числе захваченных), в принципе не может быть надежной, так как общее количество пленных могло быть завышено – как в пропагандистских целях, так и вследствие ошибок суммирования данных разных источников.
«Пленный советский авиатор, страдающий от ран лица, госпитализирован японцами в Хайла ре, Маньчжоу-Го. Свиток на стене – японский национальный гимн». Life, 21 августа 1939 г.
«Смерть почти настигла другого русского авиатора (в центре), но японцы взяли его раньше. Он чудесным образом спасся, когда его цельнометаллический самолет разбился, был практически уничтожен». Life, 21 августа 1939 г.
Если подписи к фотографиям по своему содержанию верны и на фотографиях действительно авиаторы, то изучение документов позволяет установить их личности. К 7 августа японцами было захвачено в общей сложности трое советских авиаторов: лейтенант Гусаров, взят в плен 24 мая, лейтенант Красночуб, взят в плен 26 июня, старшина Шерстнев, взят в плен 24 июля. Дмитрий Гусаров попал в плен, приземлившись на территории Маньчжурии вследствие навигационной ошибки, при пленении травм и ранений не получил и в госпиталь не попадал. Следовательно, на фотографиях Иван Шерстнев и Павел Красночуб, покинувшие свои горящие самолеты в воздухе. При этом человек на первой фотографии, с ампутированной левой рукой, не может быть Павлом Красночубом, который после репатриации остался летчиком. Следовательно это Иван Шерстнев, следы которого после возвращения из плена теряются…