"Военные приключения-2". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
— Ну, пожелаем друг другу удачи! — Цигальков пожал им руки, еще раз заверил девушку, что будет держать ее в курсе всех новостей, и, надвинув кубанку, вышел.
Они слышали, как он садился в седло, вполголоса говорил что-то хозяину, затем, удаляясь, простучали копыта.
— Поздравляю, — сказал Алексей, — теперь ваша карьера на мази. Неровен час, Гулов и орден отвалит!
— А что, мне пойдет! — сказала Галина.
Когда Солухо вошел в мазанку, «городские», как он окрестил их про себя, сидели за столом и, улыбаясь, смотрели друг на друга.
На
Вечером девушка проводила Алексея на вокзал. До самого отхода поезда они простояли в стороне от перронной сутолоки, в тени багажного склада. Когда все было сказано, просто так стояли, молча. Наконец Галина сказала:
— Идите, места не будет.
Алексей махнул рукой:
— Ничего, это не из Одессы уезжать… Когда же теперь увидимся?
— Кто знает! Может, скоро, может, «никогда…
Подавали паровоз. Большой и черный, с озаренным топкой брюхом, он медленно прополз мимо них, роняя на шпалы золотистые угольки. Из-под тускло освещенной кабины сочилась тоненькая, как из чайника, струйка пара.
— Ну, прощайте, Седой, — сказала Галина и улыбнулась, — то есть, товарищ Леша. Не забывайте.
— Я не забуду! — проговорил Алексей, и от уверенности, прозвучавшей в его голосе, им обоим стало вдруг почему-то неловко. — Вы тоже вспоминайте иногда…
Ладонь у нее была узкая и легкая, а на тыльной стороне кожа потрескалась и загрубела. И еще он заметил, что белки ее глаз в сумраке отсвечивают голубым…
Галина осталась возле пакгауза, а он пошел к составу, влез на ступеньку вагона и стоял рядом с проводником до тех пор, пока станция не скрылась из виду…
ПЛАНЫ
Отчитывался Алексей на конспиративной квартире, куда вместе с Оловянниковым и Инокентьевым пришел сам председатель губчека Немцов, а также крепкого сложения мужчина лет под пятьдесят, в штатском костюме и армейских сапогах. Инокентьев успел шепнуть Алексею, что это — Кулешов, член коллегии губчека и губернского комитета партии.
Самым приметным на угловато и четко вырубленном лице Кулешова были брови. Они росли тремя лохматыми взъерошенными кустами: два над глазами, а третий посредине, почти на самой переносице. Под этими устрашающими бровями прятались добрые проницательные и даже как будто печальные глаза. Он мало говорил, вопросов почти не задавал и курил непрерывно. Присев в углу длинного стола, он свернул сразу четыре цигарки. Одну взял в рот, другие сложил перед собой.
Немцов слушал Алексея нахмурясь, будто решал, стоит ему верить или нет. Как у большинства рыжих людей, кожа на лице у него была очень белая, загар к ней не приставал, и тем заметнее были тени, лежавшие в морщинах на щеках. Эти глубоко врезанные морщины и жестко очерченный ими подбородок свидетельствовали о том, что слухи о железной воле председателя Одесской губчека не были вымыслом.
Оловянников нервничал. Он вконец затеребил пальцем свои квадратные усики и, пока Алексей говорил, несколько раз снимал и без нужды протирал очки подолом
Докладывать пришлось с самого начала, то есть со встречи с Рахубой.
Алексей был спокоен, вины за собой не чувствовал. Не поехать в Тирасполь, уклониться от задания Шаворского, своего, можно сказать, «непосредственного начальника», он не мог. А привезенные им сведения, хотя добыла их, в сущности, Галина, были чрезвычайно важны. Право же, они стоили мельницы, которую, кстати сказать, все-таки успели спасти…
Рассказывая о своем рейде, он видел, что товарищи понимают его. Кулешов слушал доброжелательно. С лица председателя ОГЧК сошло недоверчивое выражение, он даже несколько раз одобрительно кивнул головой. И Оловянников оставил свои усы в покое.
Неразбериха, возникшая между Галиной и Алексеем (благо удачно обошлось!), привела всех в веселое расположение духа. И совсем развеселила история с пишущей машинкой, которую они, не сговариваясь, портили каждый по своей инициативе…
Затем Алексей рассказал о Нечипоренко, Цигалькове, о парканской «компании» и, наконец, о «депеше» от Рахубы, в которой полковник сообщал, что в Люстдорф прибудет фелюга с оружием для одесского подполья, указывал время, опознавательные знаки и пароль. Закончил он рассказом о гибели рабочего продотряда.
Наступило молчание. Немцов, задумчиво хмурясь, разглядывал свои кулаки.
— Так… — сказал он, как бы подводя итог услышанному, и вопросительно посмотрел на Оловянникова.
Начальник разведки разгладил ладонью бумажку, на которой делал какие-то пометки, и негромко заговорил. Он кратко охарактеризовал обстановку, вырисовывающуюся по данным агентурной сети, и из его сообщения Алексей узнал, что в катакомбах села Нерубайского обнаружено скопление бандитов (значит, его догадка была верна). Большинство из них бывшие врангелевцы, часть дезертиры, часть уголовный элемент. Ждут оружия, — по-видимому, того самого, которое присылает Рахуба. В катакомбы проникли наши люди и действуют успешно.
И еще в сообщении Оловянникова нашлась одна новость для Алексея: пока он ездил в Тирасполь, была ликвидирована мнимая ЧК. Несколько бандитов, выдававших себя за чекистов, попались во время пожара на мельнице, других (всего девять человек) накрыли в ту же ночь на Новобазарной. Явка мадам Галкиной закончила свое существование.
— Подготовку можно считать завершенной, — говорил Оловянников. — Единственное, что осталось недоделанным, — выяснение личности агента Шаворского, засевшего в наших органах. Для Михалева именно это и должно было быть первоочередной задачей, но… — Оловянников хмуро глянул на Алексея, — видно, через собственную голову не перепрыгнешь. Шпион как сидел в чека, так и сидит. Заключительную операцию придется вести в строжайшей тайне, никого, кроме присутствующих здесь, в нее не посвящая.