"Военные приключения-2". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
— Ну спасибо тебе, друг, — сказал Виталий, когда они с Юрой снова вышли во двор. — Теперь я твой должник. Если что надо будет, звони. Пиши телефон. Ну а уговор наш смотри не забудь. Ясно?
На улице они расстались.
Однако свой визит к пенсионной чете Виталий решил отложить. Надо было предварительно собрать хоть какие-нибудь сведения об этих людях.
Борис Иванович Губин оказался весьма колоритной личностью.
Самым примечательным были его две судимости. Одна, ещё в юные годы, до войны, за групповую кражу из ларька. Это можно было бы расценить — с некоторой натяжкой, конечно, — как прискорбный и случайный «зигзаг», этакий грех юности, если бы не вторая судимость, уже после войны,
Но на этот раз, умудрённый жизненным опытом, Губин не стал действовать столь грубо и прямолинейно. Он ничего не взламывал и тёмной ночью не тащил, а примитивно и нагло спекулировал мануфактурой, весьма дефицитной в первые годы после войны. Дело тоже было групповое, и Борис Иванович в пёстрой компании жуликов оказался фигурой самой что ни на есть второстепенной, и всё, что он натворил, бледнело по сравнению с преступлениями его подельцев. Сплошь и рядом его использовали вообще вслепую, не очень-то доверяя его сообразительности и выдержке. А однажды его поймали на мелком и алчном обмане своих и жестоко покарали.
Прискорбный этот эпизод случайно всплыл на суде. Двое подосланных молодцов, поймав Губина где-то в тёмной подворотне, так его отделали, что тот после этого две недели отлёживался в больнице, но отбитая селезёнка с тех пор мучила его всегда, а два сломанных ребра кое-как всё же срослись. Насмерть перепуганный, Губин тогда ничего не сказал следователю, хотя даже в темноте узнал бы своих мучителей.
На суде все эти обстоятельства, оказавшиеся весьма выгодными, удалось использовать, и Губин получил минимальный срок по сравнению с остальными.
Вторично выйдя на свободу, Борис Иванович как будто бы одумался и, хотя продолжал работать по торговой части, что, правда, уже было незаконно, ибо ему эта сфера деятельности была запрещена, однако ни в чём предосудительном замешан не был, ревностно зарабатывая себе пенсию. Кстати говоря, ногу Борис Иванович потерял отнюдь не на полях войны, как он любил рассказывать, а позже, неудачно соскочив в пьяном виде с трамвая.
Кроме всего вышесказанного был в жизни Бориса Ивановича и ещё один крайне неприятный эпизод, впрочем, окончившийся для него более чем благополучно. Будучи по характеру человеком чрезвычайно скандальным, недоброжелательным и мстительным, а также весьма склонным к спиртному, он был совершенно невыносим для окружающих. Многочисленные его соседи по большой коммунальной квартире, измученные всем этим до крайности, в конце концов, положив на это дело немало времени и нервов, добились редчайшей меры наказания — принудительного выселения по решению суда «за невозможностью совместного проживания». И вот тут-то Борис Иванович сделал ход конём. Грозно стуча своим протезом по кабинетам ответственных товарищей, где надо — пуская слезу, а где — наливаясь праведным гневом в адрес «тыловых крыс», вспоминая боевые эпизоды и лихие рейды по тылам врага, коими и объяснялась некоторая расшатанность нервной системы, он добился нового решения: в порядке исключения ему выделялась отдельная однокомнатная квартира.
Но тут Борис Иванович, воодушевившись, объявил, что подорванное на фронте здоровье не позволяет ему жить одному, без ухода и ласки, а потому он немедленно женится и однокомнатная квартира его в связи с этим не устраивает. И снова в кабинетах ответственных товарищей раздался грозный стук протеза, истеричные, малосвязные выкрики, битьё в грудь и даже слёзы. Одновременно во все концы шли весьма убедительные и трогательные жалобы, явно составленные кем-то другим, а не Губиным, и вызывавшие живой отклик, а также бесконечные расследования. Долго выдержать всё это психически здоровому человеку было невозможно. В конце концов Борис Иванович получил то, чего требовал.
И сразу с облегчением вздохнули десятки людей: кошмар кончился. Для них. Зато для других только наступил. Борис Иванович взялся за выколачивание себе пенсии,
Однако ничего о побочных доходах Бориса Ивановича известно не было, несмотря на весьма, казалось бы, назойливую «распахнутость» его натуры и склонность к самовыражению, особенно перед обществом, собиравшимся в эти знойные летние дни во дворе, вокруг шаткого и облезлого «стола для культмассовой работы», как он числился в ЖЭК.
Единственное, что обращало на себя внимание жильцов дома, да и то, конечно, далеко не всех, — это приезд к Борису Ивановичу время от времени иногородних гостей. Они, впрочем, старались вести себя как можно незаметнее, да и жили, надо сказать, совсем не подолгу, от силы два-три дня, не больше. При этом никакого особого багажа они никогда не привозили и не увозили и вообще ничем в глаза не бросались, тихо проскальзывая по лестнице в квартиру Бориса Ивановича. Впрочем, что касается багажа, то Виталию уже была знакома нехитрая комбинация с камерами хранения на вокзале. Причём знал об этой комбинации и Борис Иванович, не только Николая встречал он на перроне вокзала. А мог ли он знать, откуда этот багаж прибыл и кому предназначается? Пожалуй, мог. Впрочем, здраво подумав и посоветовавшись с Цветковым, Виталий склонился к мнению последнего. Цветков считал, что на этот раз Бориса Ивановича тоже используют втёмную, как это случалось и в прошлом. Уж больно он глуп, болтлив и заносчив, чтобы можно было доверить ему что-то серьёзное. А в данном случае кое-кому пришлось бы доверить Борису Ивановичу собственную свободу. Кто же решится на такой безрассудный поступок?
Нет, Губин скорее всего не знал ни о каких махинациях, понятия не имел, где, что и как проделывается. Но вот людей он знать мог — не всех, конечно, и даже, вероятно, не самых главных, но мог знать. И даже наверняка знал. Ведь кто-то устроил ему этот необычный телефон. Сам Борис Иванович ничего подобного в жизни не придумал бы.
Наконец, нельзя было сбрасывать со счёта и супругу Губина. Виталий её прекрасно запомнил. Евдокия Петровна, несмотря на её кажущуюся забитость, была умнее и хитрее мужа, и на это мог обратить внимание не один Виталий.
Вообще он очень хорошо запомнил эту пару и так живо, даже в лицах, изобразил обоих супругов, что все, в том числе и сам Цветков, и следователь Исаев, согласились, что идти к Губиным должен, конечно же, Виталий. Тем более что в первый свой визит к ним он представился довольно туманно, объяснив только, что вот, мол, соседи вызвали, а дома их нет. Сейчас эта интуитивная его импровизация приобретала немалое значение.
— Ему не только с телефоном, ему и с квартирой кто-то помог, — заметил Откаленко. — По-моему, они просто явку себе оборудовали.
— Солидные деятели, — добавил Петя Шухмин. — Приятно иметь дело.
Исаев кивнул головой и, потерев лоб, добавил:
— Надо внимательно изучить его подельцев по последнему процессу. Все они уже, вероятно, на свободе.
— Точно, — подхватил Виталий. — И ещё одна интересная деталь. Метод расправы тогда и сейчас. Почерк один.
В тот вечер они ещё долго сидели у Цветкова, обсуждая завтрашний визит Виталия к Губиным. Фёдор Кузьмич умел в таких случаях создать обстановку совершенно неофициальную, шла просто беседа, и притом интересная, когда вспоминаются необычные истории, любопытные казусы, высказываются самые завиральные идеи и доверительные мнения. И всё бывало приятно, не торопясь, посидеть, покурить, выпить по стакану чая в обществе симпатичных тебе и интересных людей и найти неожиданный ход, поспорить и что-то придумать.