Военные приключения. Выпуск 2
Шрифт:
Драгунский полковник с трудом протиснулся сквозь узкий вход палатки, завертел головой, ища Меншикова.
— Здесь я, — проговорил князь, поднимаясь с кучи еловых веток, прикрытых плащом. — Говори, с чем пожаловал.
— Худые вести, ваше сиятельство, — ответил полковник, сбрасывая с головы капюшон плаща и стряхивая с него снег. — Мы что есть мочи скачем к Орше, а, может, совсем напрасно.
— Что городишь? Говори толком и вразумительно.
—
— Откуда знает?
— У Голоты среди изменников-сердюков имеются свои люди. От них рыбак и явился с вестью.
— А не врет? — прищурился Меншиков. — Иди, хуже того, не подослан ли шведами?
— Кто ведает? Потому и предложил батько Голоте на всякий случай доставить его к вашему сиятельству.
— Правильно сделал. Тащи его сюда.
Князь грузно опустился на крепкий деревянный стул, поставил локти на крышку грубо сколоченного стола. Двое казаков с саблями наголо ввели в палатку рыбака, остановились с ним у входа.
— Что скажешь, старче? — спросил Александр Данилович, задерживая взгляд на седой бороде рыбака.
— Неприятели начали переправу у Шклова. Все их войска и обозы стягиваются к Днепру в то место…
— Сам видел? — недоверчиво спросил князь.
— Нет. Берег у Шклова неприятели крепко стерегут и никого к нему не подпускают. Весть сию передал мне лишнянский батюшка Ларион. А мне надлежало…
— Батюшка Ларион? Что это за птица? — перебил его Меншиков.
— Он давний мой друг-товарищ, — вступил в разговор Голота. — Я уже не единожды получал от него важные вести. Знаю, что помогают ему и верные люди из его прихожан. Но никого из них не видел.
— Та-ак, — нараспев произнес Меншиков, переводя взгляд с Голоты опять на рыбака. — Хочется тебе верить, старче, да не могу… А потому, невзирая на лета твои и седину, посажу под стражу до тех пор, покуда не проверю истинность слов твоих…
Когда рыбак в сопровождении конвоиров покинул палатку, князь встал из-за стола, сердито засопел.
— Что скажете теперь? — спросил он, вперивая взгляд в драгунского офицера и Голоту.
— Я уже отправил три разъезда к Шклову, — спокойно ответил Голота. — А двум другим велел переправиться на тот берег Днепра и тоже искать переправу. Может, с вражьей стороны к ней подобраться будет легче.
— А ежели не сыщут. Тогда что? А если шведы все-таки у Орши? Что говорят твои драгуны? — повернулся Александр Данилович к полковнику.
Тот переступил с ноги на ногу, опустил голову.
— Мои разведчики не смогли достичь места, что указал шляхтич. На всех путях к Орше полно шведской кавалерии.
— А ежели не переправу, а место, где ему выгоднее нас видеть? — прищурился князь. — Может, генерал специально заманивает нас к Орше, дабы мы не мешали ему под Шкловом или Копысью?
— Но, ваше сиятельство, шляхтич собственными глазами… — обиженно начал полковник, но Меншиков оборвал его:
— В том и беда наша, что мы покуда верим чужим глазам и языкам. Потому и ломаем голову, кто говорит правду: шляхтич-униат или рыбак. А я хочу не гадать, а доподлинно знать, где сейчас корпус Левенгаупта и что неприятели замышляют. Слышите, доподлинно и как можно скорее.
Александр Данилович опустился на стул, зябко повел плечами.
— Посылайте кого и куда хотите, скачите хоть сами, но шведов и их переправу надобно обнаружить. А пока велю остановить все войска и сделать большой привал.
Дверь шинка распахнулась, в ее проеме появился есаул Недоля, за ним четверо сердюков. Сразу позабыв о шведских обозниках, которым до этого прислуживал, хозяин поспешил навстречу новым гостям. Есаул уже стоял посреди избы, его хмурый взгляд был направлен в сторону шинкаря, но смотрел сквозь него. Все сердюки с мушкетами в руках остались у порога.
— Пан есаул, какая честь… Что угодно вашей ясновельможности? — низко кланяясь, заговорил хозяин.
Не удостоив его взглядом, есаул протянул руку.
— Грамоту… Мигом, — тихим, бесцветным голосом произнес он.
У шинкаря от страха отвисла челюсть и перехватило дыхание, на затылке зашевелились последние волосы. Откуда есаул знает о грамоте? Неужто схваченный казак все рассказал? Ответов на эти вопросы хозяин не знал, а изворотливый ум уже нашел выход из положения.
— Сейчас, ваша ясновельможность, сейчас… — плохо повинующимся языком зашептал он, пятясь от Недоли. — Для вашей милости хранил ее, только для вас.
Выбивая зубами дрожь, шинкарь метнулся к печке, достал грамоту. С заискивающей улыбкой отдал Недоле.
— Давно ждал вашу ясновельможность. Знал, что изволите прийти.
Все так же глядя мимо хозяина, есаул взял грамоту, сорвал с нее печати. Развернул. Его глаза быстро заскользили по пергаменту, брови нахмурились, на щеках вспыхнул румянец. Дочитав, он опустил руку со свитком, прикрыл глаза.
«…А потому, друже, позабудем в сию суровую и смутную годину личные счеты и обиды. Приглушим в душах праведный гнев, станем думать лишь о неньке-Украине и свято служить ей. Вспомним великое дело славного гетмана Хмеля, и не дадим повернуть его вспять».