Военные приключения. Выпуск 5

Пикуль Валентин Саввич

— Может быть. Потому и прошу — прикрой, — властно потребовал Сташенков.

Они не ошиблись: едва вертолет стал заходить на посадку, с южного берега из-за каменных глыб сверкнули огненные трассы. Били, по крайней мере, с трех точек.

— Садиться нельзя! — крикнул Николай и взглядом указал на противоположный берег: — Стреляют.

— Следите вон за теми, — недовольно оборвал Сташенков и передал в отсек: — Группе захвата приготовиться к высадке. Хватать — и сразу в кабину!

— Давайте сделаем кружок, пугнем стреляющих.

— Я инструктор, и я — командир! Уберите руки с управления.

Сташенков был прав: хотя по должности он находился в подчинении

Николая, в полете являлся инструктором и за все нес ответственность. Но решение его Николай считал неверным: вертолет прикрытия один ничего не сделает — при маневре, как только он прекратит стрельбу, душманы могут ударить по приземлившемуся из гранатомета, да и крупнокалиберный пулемет достанет.

— Тогда заходите так, чтобы в случае чего я мог стрелять из пулемета и НУРСами [4] .

4

НУРС — неуправляемые ракетные снаряды.

Сташенков скривился, как от зубной боли — только советов ему не хватало, он никогда не придавал должного значения тактике, верил только в силу мастерства и смекалки; но на этот раз все-таки послушал Николая, развернул вертолет носом к южному берегу и пошел на посадку.

Ведомый в это время поливал душманов огнем из носового пулемета, а когда стал разворачиваться, открыли стрельбу борттехник и бортмеханик. Трассы из-за камней погасли — душманы залегли, и достать их за глыбами было не так-то просто.

Николай снял пулемет со стопора и нацелил на самый большой валун, откуда сверкнула первая трасса. Боковым зрением увидел троих мужчин в белых чалмах и серых халатах — как раз под цвет камней, — бежавших к реке. Пришлось перенацелиться и стрелять перед ними. Душманы залегли.

Послышался толчок колес о землю, и шестеро наших десантников вихрем метнулись к залегшим.

Из-за валунов снова блеснули огоньки. Николай дал по ним длинную очередь.

Вертолет ведомого снова вышел на боевой курс и ударил неуправляемыми ракетными снарядами. Дым и пыль скрыли на время убежища душманов и огневые точки. А когда смрад стал редеть, из отсека крикнули:

— Пошел, командир, все в порядке!

Вертолет взревел и, оторвавшись от земли, круто взял вправо, подальше от душманов. Ведомый догнал его и пристроился в правый пеленг.

Минуты через две к кабине летчиков протиснулся командир группы захвата старший сержант и доложил:

— Товарищ майор, захвачены трое неизвестных. Один мертвый, убит при перестрелке. У всех в сумках, кроме фисташковых орехов, ничего не обнаружено.

У Николая по коже пробежал холодок: «А если мирные жители?.. Почему тогда стреляли с южной стороны?.. И кто убил одного?.. Я стрелял не по ним, а перед ними, чтобы заставить залечь. Из группы захвата вообще никто не стрелял… Значит, провокация? Но с какой целью?..»

Вопросов много, и дадут ли ответ задержанные? Ранее, слышал Николай, бывали случаи, когда афганские дехкане переправлялись с той, мятежной, стороны за орехами, но чтобы их прикрывали огнем крупнокалиберных пулеметов, такого не случалось. А если фотокорреспонденты, кинорепортеры все засняли и поднимут шум, как советские вертолетчики расправляются с мирными жителями, собирающими фисташковые орехи? И попробуй оправдаться. Дехкане, разумеется, могли и не знать, что за ними охотятся с фотокамерой, и убили одного свои же… Но как, в таком случае, следовало поступить экипажу и десантникам? Появившиеся в долине люди конечно же не дехкане — зачем им было прятаться,

маскироваться? Зачем убегать? И как было не стрелять, когда из-за укрытий по вертолетам бил крупнокалиберный пулемет?..

Все будто бы верно, а на душе муторно, неприятно, словно сделали что-то не так. Хотя такое ощущение испытывает, похоже, он один, Николай Громадин. Сташенков, наоборот, сидит расправив плечи, лицо светится, как у полководца, выигравшего важное сражение, на командира эскадрильи посматривает с превосходством: вот, мол, как я их, а ты сомневался, кружок предлагал сделать лишний, попугать из пулемета.

Он-то не стрелял, ему переживать нечего…

— Вы почему скисли? — обратил внимание на Николая Сташенков. — Что-нибудь не нравится в моих действиях?

— Хочу угадать, что за всем этим кроется, — ответил Николай.

— Не было куме печали, — поморщился Сташенков. — Мы свое дело сделали, и, считаю, неплохо. А отчего, почему — пусть у начальства голова болит.

— А за фисташки совесть не мучает?

— Чего? — не понял Сташенков. И покрутил в улыбке головой. — Ну, Николай Петрович… Лучше, если бы у них в сумках гранаты лежали?.. Подождите, еще и с таким повстречаетесь.

— Товарищ командир, Центральный передает, чтобы шли к ним, видимо «духами» заинтересовались, — сообщил по переговорному устройству бортовой радист-механик.

— Понял, — ответил Николай.

На Центральном аэродроме задержанных сдали подполковнику из разведуправления. Одного из них, чернобородого красавца, и узнал Николай. Он даже помнил его имя — Абдулахаб.

2

Наконец-то Абдулахаб разыскал свою Земфиру. Шурави [5] продержали его у себя более недели.

Сколько он пережил за это время, чего только но передумал! Допрашивали его советские контрразведчики вместе с хадовцами [6] , и Абдулахаб больше всего боялся, что им удастся дознаться, кто он и какую роль играл в отряде Башира, а потом Масуда. Боялся, что выдаст напарник Мурмамад. Правда, знает он мало — в отряде вторую неделю, но что Абдулахаб ведал казной — в курсе. А если выдаст — прощай золото, и что намыто на берегу Кокчи, и что припрятано недалеко от кишлака Мармуль. Но похоже, Мурмамад настоящий моджахед: не спаниковал при появлении вертолетов и на предварительном допросе, когда их еще не разлучили, твердил одно: они дехкане из кишлака Шаршариф, перебрались через речку, чтобы запастись на зиму фисташками.

5

Шурави — советские.

6

Хадовцы — сотрудники органов контрразведки Афганистана.

Абдулахаб предполагал и второй вариант: советские контрразведчики захотят использовать его в своих целях. Предложение он примет, только бы отпустили, а когда окажется на свободе, заберет Земфиру, и ищи ветра в поле, как говорят русские. Абдулахаб снова станет Абдулахабом, а не Саидом, коим он назвался, присвоив себе имя убитого, — у Саида не такая известная биография, он тоже в отряде недавно, месяца три, и не представляет для Советов такого интереса, как бывший студент Ташкентского государственного университета, посланный учиться новым, революционным правительством Амина, затем начальник снабжения геологоразведочной партии в Файзабаде, а еще позже — казначей банд Башира и Масуда.