Военные приключения. Выпуск 6
Шрифт:
После этого короткого сна, пока они с лейтенантом Симаковым опять переползали да перебегали от куста к кусту, от дерева к дереву, не покидало Ивана тяжелое ощущение, будто кто-то непрерывно следит за ним, выцеливает. Прошло это только к полудню, когда они лежали в кустах, наблюдая за шлагбаумом у проема в колючей проволоке, где двое часовых пропускали мимо себя надсадно гудящие машины. Днем за забором собак не было видно, но часовые на вышках сидели и днем, дергались от холода в открытых на все четыре стороны продуваемых будочках.
М-да, легко было генералу говорить: по возможности взорвать.
Так ничего и не придумал Иван и всю дорогу, пока они, уже в сумерках, отползали в глубь леса да опять перебегали от куста к кусту, все ругал себя за тугодумие. Одна была надежда, что у командира вызрел какой-нибудь план.
Но и командир оказался не сообразительнее — только руками развел, когда Иван спросил об этом.
Часа два сидели они в знакомой яме — месте сбора, — ждали Гладышева с Мостовым. Переговорили, перевспоминали все, что каждый видел. Достали запас — хлеб да банку тушенки, похватали без аппетита, запили из снежной лужи и снова принялись фантазировать, придумывать всякое — как добраться до ящиков со снарядами. Доползли бы — затаиваться умели, на то разведчики, — если бы не собаки.
— А проволок-то не видно, — сказал Иван. — Ну, к которым собак привязывают.
— Гладышев слышал же лай. Обязательно должны быть собаки. Немцы не дураки.
— Бывали и дураки.
— Бывали, — согласился Симаков. И выругался: — Черт возьми! Самого главного не знаем точно.
— Узнаем. Пойдем ночью к складу, услышим лай. Или не пойдем?
— Как же не идти?
Иван хотел напомнить, что приказа непременно взорвать склад, по сути, не было, а так, пожелание, но промолчал. Подумал о том, что все эти снаряды да бомбы приготовлены на головы братвы, что сидит сейчас в сырых окопах, на дома Севастополя, на женщин и детей. Хоть бы и вовсе не было приказа, а если есть пусть крохотная возможность, надо взрывать.
Совсем они продрогли в своих промокших телогрейках да ватных штанах. Некогда белые маскхалаты превратились в пятнистую рванину, но это было даже и лучше: чистого снегу мало, а среди снежных ошметков да луж, да камней в пятнистом незаметнее.
Ночь наваливалась совсем темная, непроглядная, и они начали беспокоиться: не заплутали бы ребята. Но Гладышев с Мостовым каким-то чутьем вышли точнехонько к яме, запаленные от спешки, рухнули на землю, и, еще не отдышавшись, оба разом заговорили. Скоро Мостовой сообразил, что не он должен докладывать, и замолк, отвалился навзничь, будто заснул. А Гладышев все говорил, захлебываясь словами. И выходило из его рассказа, что они с Мостовым оказались поглазастее, точно установили, что собак-таки нет, что в темноте часовые с вышек слезают, поскольку ничего вокруг не видать. Прожектора есть, но их скорее всего не включают, боятся ночных налетов севастопольской авиации. Зато часовых вокруг склада понатыкано через каждые полста метров, а то и чаще, в пределах видимости.
Симакова доклад обрадовал, он вскочил, затоптался на месте. Но тут же опять присел, начал излагать план:
— Значит,
Хорошо расписал командир, как в сказке. А что другое придумаешь? Нахрапом верней — проверено…
Спали, не спали — маялись. И пошли. Ветер, как нарочно, начал спадать, шаги в лесу далеко слышно. Потому издали пришлось красться, каждую минуту замирая сердцем: не дай бог, под ногой хрустнет.
Не хрустнуло, что было даже удивительно в такой темени. И не чавкнуло ни разу под ногами, под локтями, под животом, когда подходили, а потом подползали к проволоке. И проволоку подрезали без шума. И уж думалось: в рубашках родились. Штабеля ящиков чернели впереди сплошной громадой, вскочить бы и богом к ним. Да часовой, вот он, рядом, хлюпает сапогами, шмыгает простуженным носом, время от времени что-то бормочет, разговаривает сам с собой. И другой часовой недалеко, не видно его, а слышно — кашляет. Вскочи — срежут на бегу.
Где-то далеко гавкнула собака, и они замерли, насторожились. Симаков, лежавший впереди, медленно подтянул ноги, готовясь вскочить. Если собака учует, очередь по ней — и рывком к штабелям. И ни на что никакого внимания. Часовой, солдаты, сколько их ни будь, — забота Ивана Козлова, лежавшего сейчас у самой проволоки. Такой план. На случай, если охрана с собакой. А пока не обнаружен, лежи камнем, ползи, подбирайся ближе.
Собака еще гавкнула, спокойно, просто так, для порядка. Но уже слышно было: кто-то идет. Смене не время. Значит, проверяющий? Скорее всего проверяющий, может, даже и офицер, если с собакой.
Симаков почти перестал дышать, только все вел автоматом, чтобы не упустить момент, когда собака кинется к нему. Но видно, весь он так пропитался запахами лесной мокряди, что собака издали не учуяла, а с поводка, чтобы побегала, ее не спускали. Подходившие, их было двое, что-то сказали часовому и прошли дальше, туда, где были Гладышев с Мостовым.
Когда они отошли, Симакову удалось проскользнуть еще на несколько метров.
И вдруг там, в стороне, часто забрехала собака, коротко треснул автомат, наш, ППШ, зачастил другой автомат, ему ответили сразу несколько «шмайсеров». И все вокруг внезапно засветилось: откуда-то ударили лучи ярких фонарей. И с вышки, с ближайшей вышки, которая была совсем рядом, шагах в сорока, начал бить пулемет.
Что недосмотрели, ведя днем наблюдение, что недоучли, раздумывать было некогда. Оттолкнувшись от мокрой земли ногами и руками, Симаков бросил себя вперед. Краем глаза увидел, как откинулся навзничь ближайший часовой, срезанный очередью Ивана Козлова. Штабеля ящиков терялись во тьме, и ему казалось, что надо только успеть нырнуть в эту тьму. Но луч фонаря заскользил за ним, осветил затянутые масксетью ящики. Смачно, словно кнутом, хлестнули над головой пули. А он все бежал, и казалось ему, что бежит слишком долго. Автомат бился на груди, мешал. Он бы и бросил автомат, да руки заняты, в правой граната, в левой — бутылка с горючей смесью.