Военные рассказы
Шрифт:
Все генералы были в специальных самофокусирующихся очках-биноклях: эти очки были заранее настроены с учетом того, что генералы должны были увидеть, – ведь события, которые собирались развернуться перед ними, были заранее рассчитаны по минутам: таким образом, генералы наблюдали как бы кинофильм, где операторская работа «умных биноклей» (это были оптические мини-компьютеры) накладывалась непосредственно на видимую реальность.
Вот пошло приближение: на них крупным планом надвинулась зелень подлеска, корни, шляпки красных грибов, следы змей, хвоя в песке… и вдруг среди колышущейся зелени мелькнула полосатая спинка Енота.
Енот пробежал немного, выбрался на тропу, и застыл у большого разветвленного корня сосны, отполированного временем, как подлокотники старинного кресла. Сквозь
И вдруг Енот стал совершенно неподвижен, словно остановили показ этого фильма, но вокруг него по-прежнему колыхалась трава и трепетал воздух, пролетела белая бабочка, и только Енот стоял неподвижно, как статуэтка.
Это руководитель демонстрации танка тронул клавишу на пульте дистанционного управления.
Он остановил Енота. Руководитель демонстрации – это и был отец танка, гениальный, как говорят, конструктор, настолько засекреченный, что никто не знал его настоящего имени. А звали его Петр Игнатьич Румянцев, это был настоящий русский интеллигент, упоенный своим делом, влюбленный в науку, самоотверженный, аскетичный.
Он был настолько погружен в дело, что даже не заметил, как его украли из России, не заметил, как не стало потом собственно никакой России…
В своей гениальной рассеянности не заметил он и того, что живет уже более ста лет в совершенном здравии, что у него забыла поседеть бородка, что ему так счастливо, окрыленно работается…
Да, он выглядел лет на сорок, бодрый, невысокий, чуть ли не чеховского покроя, сухощавый… Веселье науки плескалось в голубых, детских глазах Румянцева.
Он подал знак помощникам, что пора выпускать Танкиста. Несколько помощников стали медленно, вращательными движениями, отвора чивать круглую крышку Резервуара, где находился Танкист. Генералы все повернулись к Резервуару, их очки-бинокли показывали теперь лишь с незначительным увеличением, заодно смягчая серебристые сверкания, которыми лучился корпус Резервуара, напоминающий по форме мыльницу, а размером – обычный дорожный чемоданчик. Наконец крышку сняли, и из круглого отверстия Резервуара на сухую землю спрыгнул крошечный человечек, ростом чуть больше муравья. Близорукий наблюдатель принял бы его издали за цикаду или жука-землемера, но компьютерные очки генералов немедленно приблизили его облик, стали видны все детали его сморщенного лица, его голое тело, фактурой слегка похожее на древесину. Таких крошечных человечков недавно вывели в секретных лабораториях Пентагона в результате серии тайных успехов в клонировании и генной инженерии, но в тот год, когда такие «военные человечки » появились на свет, словно следуя насмешке судьбы, обнаружили прежде неведомое племя в недрах Африки или Южной Америки – племя состояло из людей такого же точно размера, что и лабораторные «люди-муравьи». Крошечные люди этого племени были очень умны и воинственны, их вовлекли в эксперименты и часть выходцев из племени внедрили с экспериментальными целями в отряды клонированных человечков.
Относительно танкиста никто, кроме Румянцева и еще одного генерала, курирующего данный проект, не знал, кто он – искусственный человечек из лаборатории или сын джунглей. А это был не лабораторный биоробот, а настоящий человек из крошечного народа джунглей. Танкисту было сорок два года, его звали Сын Дневного Сна, что указывало на его привилегированное положение в племени. В этом племени имелась довольно сложная кастовая иерархия, и принадлежащими к выс шей касте считались люди, которых зачинали во сне. Точнее, будущая мать ребенка должна была спать, в то время как мужчина оплодотворял ее, и если ему удавалось сделать свое дело, не потревожив ее сна, то ребенок от такого соития считался принадлежащим к правящей касте. При совокуплениях присутствовали специальные свидетели, удостоверяющие сон или пробуждение женщины.
Эти люди так тонко чувствовали состояние сна, они были так безукоризненно настроены на улавливание этого состояния,
В качестве снотворного для подобных совокуплений женщинам разрешалось использовать только сок одного растения, обладающий лишь незначительным успокаивающим воздействием. Поэтому всех знатных людей этого племени звали как-нибудь вроде Сын Сна, Дочь Сна, или же более окольно – Безмятежный Полдень, Отдых после Путешествия, Дочь Забытья, Сын Случайной Дремоты, Отдых на Пальмовых Листьях, и так далее.
Сын Дневного Сна был очень умен, ловок и опытен. Прежде чем стать Танкистом, он долго учился в секретной военной школе, участвовал в многочисленных испытаниях тактических и стратегических микро-конструкций и отличался высокой степенью сообразительности и отличной подготовкой. Однако в интересах секретности ему нередко приходилось притворяться глупым искусственным человечком, гномическим зомби из колбы. Но сам-то он никогда не забывал, что его зачала живая спящая женщина ростом с кузнечика, и родила она его тоже во сне, в щели древесного ствола в таинственном и жарком лесу, в тысячу раз более насыщенном, сочном и влажном, чем этот сосновый бор. Отцов же своих дети сна не должны были знать, не знали их и матери этих аристократов – женщины, что не проснулись до самого конца совокупления.
Танкист спрыгнул на горячую землю, раздвинул стебли убитой зноем травы, мельком взглянул на группу генералов и быстро зашагал вперед по тонкой тропинке. Тропинка светлой нитью стекала по выгоревшему склону косогора, петляла между камней (которые казались Танкисту ослепительно белыми скалами, иногда заслоняющими небосклон), огибала бугры и расщелины, временами исчезала в буераках, но генералы (с помощью очков-биноклей) видели, что струится эта тропинка к застывшему далеко от них, в чаще леса, Еноту – тропинка обрывалась у самого его брюшка. Именно к Еноту и шагал Танкист. И чем дальше удалялся он, тем старательнее приближали его образ «умные» очки генералов.
И вот эти очки уже показывали крупным планом, как Танкист приблизился к застывшему Еноту, ловко уцепился за мех, полез вверх по темной полосе, достиг правой ноздри обездвиженного Енота и быстро и легко всосался в нее. Когда Танкист скрылся в правой ноздре Енота, Румянцев, не удержавшись, разразился коротким легким торжествующим смехом. Он на миг обернулся к генералам, сдвинув очки на загорелый лоб, по которому струились прозрачные струйки пота, – его глаза светились счастьем, а у самих глаз собрались лучики-морщинки, разбегающиеся светом по почти молодому лицу… но тут же он снова надвинул очки и продолжил увлеченно наблюдать за происходящим.
Енот изнутри был роскошен. Танкист скользнул внутрь и огляделся. Все в Еноте было ему зна комо, как его собственное маленькое тело. Если бы в Еноте царила непроницаемая тьма, Танкист уверено действовал бы здесь вслепую: он превосходно помнил расположение каждого рычажка, каждой кнопки… Но в Еноте не было темно: сдержанно и разноцветно мерцали экраны приборов и панели управления, создавая таинственный праздничный эффект. Нет, здесь было не так, как в тесных и душных танках прошлого, в этих жестянках, готовых каждую минуту стать саркофагами или «медным быком» для танкиста. Нет, в Еноте было просторно маленькому человечку, ему делалось здесь хорошо на душе. Создатели танка тонко учли как особенности сознания микро-народца из джунглей, так и странное полусознание лабораторных человечков. Здесь было, как в небольшом храме, торжественно и тихо (звуки поступали сюда через специальные наушники, имеющие форму цветов), и только жужжание редкой пчелы, некстати проснувшейся, иногда нарушало церковную тишину. Стены храма дышали, излучали глубокое, ровное тепло и уют – ведь Енот был во многом живой, хотя и искусственный, то есть создал его не Бог, а Румянцев. Хорошо спалось пчелам в маленьких ульях – эти крошечные золотые пчелы были влюблены в сон, и пробуждались они лишь по боевому сигналу, пробуждались для короткого полета с последующим приземлением на Полосу.