Военный госпиталь в блокадном Ленинграде
Шрифт:
Вывоз раненых начался только с 19 сентября при обратных рейсах самолетов, доставлявших в блокированный город продовольствие.
С первых дней октября прибавилась эвакуация на пароходах через Ладожское озеро. И пока что каждый госпиталь ждал своей очереди, до нас она еще не дошла. Наши раненые залеживались. Госпиталь «отяжелел», а койки очень нужны.
Кроме лечения работы было много. Запаслись углем, теперь стали возить дрова – ломали в Новой Деревне опустевшие дома.
Конечно, когда разрушали их, щемило сердце. Ведь для кого-то это был родной очаг.
В
Начальники медицинских отделений – опытные хирурги: Шафер, Коптев, Муратов, Горохова, Чинчарадзе, Ровинская.
Госпиталь обеспечен квалифицированной консультативной помощью. Кафедра факультетской хирургии Военно-морской медицинской академии почти в полном составе, во главе с профессором Э. В. Бушем, работает в операционных и перевязочных, участвует в научно-практических конференциях госпиталя, в руководстве курсами переквалификации врачей других специальностей в хирургов.
В третьей палате, ординатором которой был я, находились и моряки. Радист 1-й морской бригады Егор Ильич Пелюбин, командир отделения 2-го особого батальона 5-й морской бригады Михаил Матвеевич Сигаев. Краснофлотец с госпитального судна «Андрей Жданов» Иван Тимофеевич Щербаков и мой старый знакомец, с которым плавал на пароходе «Луга», кочегар Борис Иванович Киселев.
После избрания старостой палаты Вернигора – сын портового рабочего – стал именовать ее «морской» и сухопутные термины не употреблял. Лестницу называл трапом, пол – палубой, окно – иллюминатором, табуретку – банкой, палату – кубриком. В этом сказывался Вернигора, считавший службу на флоте превыше всего.
Однажды, когда я намеревался начать обход раненых, меня в коридоре остановила санитарка Петрова.
– Доктор, в третьей палате несчастье!
– Что случилось?
– Вот как перед богом! Не скажу! Ни-ни!..
После нагоняя от Муратова за свой прогноз состояния здоровья Павлова – «такие завсегда умирают» – Дарья Васильевна стала менее словоохотливой.
Вместе со мной в палату вошла медицинская сестра Клавдия Лобанова. На этот раз Вернигора не доложил, что «в нашем кубрике полный порядок». Староста молча и угрюмо лежал на койке.
– Доброе утро, товарищи!
– Здравствуйте, доктор!..
И больше ни слова. Ни обычных реплик, ни вопросов. В палате царила настороженная тишина.
Что бы это значило? Тем более что только вчера здесь царило оживление. За мужество и отвагу в боях были награждены орденами и медалями несколько раненых.
Вернигора украдкой показал мне на раненого красноармейца Пряхина.
Я подошел к Пряхину:
– Как ваше самочувствие?
Пряхин медлил с ответом. Что здесь произошло? Я видел, что Пряхину не по себе. Склоненная голова и скорбный, как бы ушедший в себя взгляд, отрешенный от всего окружающего. В палате знали, что семья Пряхина находится на оккупированной территории в Волосовском
– Поправляюсь, – глухо отозвался наконец Пряхин.
– Поправляешься, а настроение плохое? Почему?
Раненый покусывал губы. Глаза потускнели, будто выцвели. Он опять замолчал. Пальцы теребили края одеяла.
– Письмо получил, – тихо сказал он. – Из батальона. Учительница нашего колхоза туда написала. Немцы расстреляли жену и сына. Вы это понимаете? – задохнулся криком раненый.
– Понимаю, – растерянно сказал я, не находя слов для утешения.
– Ничего вы не понимаете!
– Клавдия Ивановна, принесите бром, – попросил я Лобанову.
– Да будьте вы человеком! – вскочил с койки Пряхин. – Не надо мне вашего брома… Пейте сами! А меня выпишите в батальон. Немедленно! Я здоров… Что вы меня здесь держите? Хотите, я левой рукой переверну койку? Хотите?
– Состояние вашего здоровья требует…
– Невмочь ему, товарищ военврач! – сказал молчавший до сих пор Вернигора.
– Сердце зашлось! Выпишите меня! – кричал Пряхин.
– Не волнуйтесь, доложу начальнику отделения, – согласился я, чтобы успокоить раненого…
К концу обхода отворилась дверь. На пороге женщина в белом халате.
– Рады вашему приходу, Ольга Николаевна! – встрепенулся Вернигора.
– Ваш заказ я выполнила. – Женщина положила на стол книги.
– Спасибо, Ольга Николаевна! Почитайте нам что-нибудь, – просит Вернигора.
– Почитайте, почитайте! – поддержали разом несколько человек.
Мне понятен замысел палаты: отвести Пряхина от тяжких дум.
– Хорошо, – согласилась Ольга Николаевна. – После обхода почитаю.
Ольга Николаевна Радкевич – профессор-биолог. По инициативе библиотеки университета в госпитале организован передвижной книжный фонд. В те дни палаты нашего госпиталя навещало сорок чтецов художественной литературы: студенты, преподаватели университета, работники библиотеки.
Однако вернемся к расскажу о Константине Пряхине.
Закончив обход, я доложил Муратову о просьбе раненого.
– Мне понятно состояние Пряхина, но вы не сумели убедить его, что этого делать нельзя, – сказал ровным глухим голосом Петр Матвеевич. – И неправильно поступили, обещав мне доложить. Напрасно обнадежили человека. А что касается чуткости, то, подлинная, она диктуется только заботой о здоровье раненого. Придется исправить вашу ошибку. Поговорю с Пряхиным…
Муратов в преждевременной выписке из госпиталя Пряхину отказал в моем присутствии.
А поздно вечером после отбоя воздушной тревоги Пряхин исчез. Поднялся переполох. Такое чрезвычайное происшествие грозило большой неприятностью не только нашему отделению, но и всему госпиталю. Муратов и я немедленно доложили о «чепе» Ягунову и Луканину.
– Как это могло случиться? – схватился за голову Ягунов. – Позор! Да еще у вас, товарищ Муратов, лучшего начальника отделения!
– Ума не приложу! – развел руками Петр Матвеевич.