Воевода Шеин
Шрифт:
— Грешен пред тобою, король польский Жигмонд!
Каюсь и прошу милости отпустить с миром к смертному одру! — звонко произнёс Василий Шуйский.
Он встал и направился к карете.
Мария Шеина и Катя всё это видели и слышали. Но их сердца остались безучастны к позору Шуйских. Зато их глаза зажглись огнём страдания и радости, когда они увидели супруга и отца. Он по-прежнему сидел в телеге, и с ним рядом был архиепископ Смоленский Сергий. Мария подняла руку и помахала ею. Она отважно ринулась вперёд, но стоявшие на карауле шляхтичи задержали её.
— Там мой муж! — крикнула она.
— Нельзя
Увидел отца и Ваня. Он с Анисимом стоял за рядом гвардейцев короля, и у него не хватило духу крикнуть: «Батюшка, я вижу тебя». Он только прошептал это про себя.
Михаил Шеин тоже увидел всех своих близких. Но глаза его остановились на Марии. Он пытался рассмотреть её лицо. В серой дымке декабрьского дня оно показалось ему белой маской. Стенания рвали ему грудь, и он с придыханием произнёс:
— Ты услышь меня, белая лебедь!
В это время к повозке подошли два воина и, ударив в спины Шеина и Сергия, столкнули их на землю.
— Король стоит, и вам стоять, пся крев! — крикнул один из них.
Шествие пленных двинулось вперёд. Помахав родным рукой, уходил Михаил от помоста, где стояли Мария и Катя. И вот они уже исчезли из поля его зрения.
Глава двадцать четвёртая
ПОБЕГ АНИСИМА И ВАНИ
После торжества на площади в королевском дворце был задан пир. Привели на него и Василия Шуйского с братьями, архиепископа Сергия, немногих воевод, и среди них были два недруга: князь Димитрий Черкасский, взятый в плен вместе с послами, и Михаил Шеин. Всех россиян загнали в дальний угол залы. Там был поставлен стол со скудным угощением, и каждому было выдано по глиняной кружке хмельной браги. Сесть пленникам было не на что, и они полдня простояли с окаменелыми ногами. К ним подходили польские вельможи и дамы, рассматривали их, смеялись и отходили. Михаилу Шеину ничто не мешало смотреть на наглых вельмож с презрением, но он часто посматривал в залу из-за спин оцепивших пленников стражей: надеялся увидеть среди поляков Марию. Надежды его не сбылись, и он впал в уныние, стоял за спиной гвардейца, опустив голову. В какой-то миг он забылся, но тут страж тронул его за плечо. Михаил поднял голову и лицом к лицу встретился со своим стременным Анисимом, который, как понял Шеин, был в ливрее кучера. Он подал Михаилу кубок с вином и тихо сказал:
— Мы с Ваней уходим на Русь. — Громко же добавил: — Кубок тебе от короля! — и быстро ушёл.
Михаил потряс головой: не сон ли? Вот в его руках кубок, и он прикоснулся к вину, выпил одним махом. Михаил вспомнил, что однажды Анисим уже произнёс эти слова. «Всевышний, сохрани их в пути!» — воскликнул он в душе и повернулся, почувствовав на спине чей-то взгляд. На него в упор смотрел князь Димитрий:
— С поляками якшаешься, присягнувший Владиславу. То-то они и жалуют тебя, кубками с мальвазией потчуют.
У Михаила Шеина всё закипело в груди. Ещё мгновение, и он ударил бы кубком князя Черкасского. Но в это время пленных начали выводить из залы, и он почувствовал, как его толкают под бок.
Зима в Польше выдалась в этом году с обильными снегопадами. Дороги
Анисим в эту зиму мало занимался с Ваней, но пристрастился ухаживать за лошадьми и сделался возницей. Помог ему случай.
Однажды в королевском обозе заболел старый возница. Надо было передать кому-то крытый возок и доброго коня. Старший обоза пан Жмудь увидел на хозяйственном дворе Анисима.
— Ты, кажется, за лошадьми можешь ухаживать?
— Могу. Я был стременным у полковника, — пустил «утку» Анисим.
— А ты за кем сейчас стоишь? Слуга, что ли?
— Слуга.
— Так я возьму тебя к себе. Скажу дворецкому, шабры [29] мы с ним.
— Готов тебе служить, Панове, — ответил Анисим.
— Идём, я покажу тебе возок и коня. Конь славный, Янеком зовут. Подготовь всё в путь. Завтра в Брест поедем.
— Исполню, Панове.
— Владом меня зовут. Ещё Жмудь. А ты?
— Онис...
— Вот и поладим, Онис.
Влад Жмудь привёл Анисима на конюшню и показал ему коня. Анисим смело подошёл к молодому мерину, приласкал его.
29
Шабер — сосед.
— Мы с Янеком поладим.
Из конюшни Влад повёл Анисима под навес, показал ему крытый возок, в котором возили муку. Анисим узнал это сразу, едва заглянул внутрь. Потом Жмудь привёл Анисима к конюху.
— Это Онис, вместо Лукаса. Выдай ему для Янека овса на неделю. — И сказал уже Анисиму: — А харчи получишь у меня вечером.
— Всё запомнил, пан Влад, — ответил Анисим.
Оставшись один, он вернулся к коню, взялся чистить его и размышлял. Всё складывалось для него как нельзя лучше. «Вот только бы с Ваней чего не случилось», — мелькнуло у него. Сам он готов был к побегу. За прошедшие месяцы, как попал в плен, он скопил немного денег. Была припасена сума с харчами: сухари, толокно, ветчина — всё, что выдавалось польским воинам в поле. Приготовил Анисим и простую крестьянскую одёжку для себя и для Вани. Но самым главным его достоянием были три десятка написанных иконок с ладонь величиной. Он уже продавал такие на торгу, и поляки хорошо покупали. Католикам нравилось, что в глазах святых много божественной силы. Так собралось у Анисима немножко денег, чтобы не голодать в пути и даже купить коня.
С Ваней в эти дни ничего не случилось. Он по-прежнему был в меру волен, ему разрешали покидать дворец. Но дальше хозяйственного двора его не выпускали. Каждое утро он шёл на занятия к ротмистру Верницкому и вместе с другими подростками, сынками вельмож, занимался военным искусством.
Накануне отъезда в Брест Анисим постарался вечером увидеть ротмистра Верницкого, сказал ему:
— Пан ротмистр, сделайте милость, освободите от занятий на два дня паныча Янека. Он заболел, у него жар, сыпь на теле, — невесть что плёл Анисим.