Воевода
Шрифт:
— Видел, батюшка-воевода.
— А где же они, почему в стан не пригнал?
— Счёл я, что обуза они нам. Отобрал оружие и отпустил домой. Ежели виноват, помчусь догонять.
— Ох, Данила, Данила, — вздохнул Шуйский, — чистая твоя душа. Лишь ты на такое способен. Ладно, прощаю тебе вольность, потому как и впрямь они нам в обузу. Да и от сечи с ними мы избавились.
Спало в шатре напряжение. Справедлив оказался воевода Шуйский, не осудил напрасно своевольника.
— Спасибо, батюшка-воевода, за милость. А ведь я ждал гнева твоего.
— Ты вот что, ставь полк, где должно быть передовому полку, да иди с любезным братом посиди в шатре. Вам есть о чём поговорить.
Шатёр Даниилу поставили в роще, через которую ушёл из Дерпта командор Генрих фон Гольцшур. Немецкие ядра сюда не могли долететь. Как свечерело, Алексей и Даниил остались вдвоём. Младший брат знал,
— Мы ведь тут в шорах воюем. Только перед собой замечаем нужное. А что по всей Ливонии, что в державе и за её рубежами говорят — для нас это тёмный лес...
— Я тоже не всё знаю, Данилушка. Но одно скажу в утешение всему русскому воинству здесь. Нам в руки попал список письма гермейстера дерптскому епископу. Вот послушай, что он написал. — И Алексей, обладая удивительной памятью, повторил содержание письма гермейстера епископу: — «Очень сожалею о печальном состоянии города Дерпта, а равно и о том, что дворяне и ландзассы покинули своего господина — епископа. Это не делает им чести. Постоянство епископа и почтенного гражданства очень похвально. Желательно, чтобы все остальные исполнились бы такого же геройского долга и защищали бы город мужественно». Теперь главное, — предупредил Алексей Даниила. — «Я бы очень хотел оказать городу помощь, но из всех сведений мне известно, что у неприятеля большая сила в поле, и потому я не в состоянии вступить с ними вскоре в битву. Остаётся мне усердно молиться за вас Богу и помышлять денно и нощно об умножении своего войска». Как видишь, Данилушка, от такого ответа впали в отчаяние не только горожане Дерпта, но и воины, которых ты сам ноне видел.
— А что же за рубежами нашей державы думают о нашей войне?
— Германский император обращался к царю-батюшке, когда Ливония написала ему жалобу на то, что русские пошли войной, и император известил Ливонию об отказе ей в военной и всякой другой помощи. Дескать, ему очень прискорбно слышать о нападении москвитян на Ливонский край, но империя, занятая войной с турками, не в силах защищать христианство во всех странах. Император посоветовал искать помощи у государей, владения которых по соседству с Русью: мол, зовите на помощь поляков, шведов. «Они тоже должны бояться усиления Москвы», — заметил император. — Алексей помолчал и с какой-то особой задумчивостью добавил: — Он бы не отказал в помощи Ливонии, если бы не услышал наше слово.
— И вы нашли нужные убеждения? — спросил Даниил.
— По-моему, нам это удалось. Правительство отвечало императору от имени государя: «Издавна было дозволено в ливонских городах строить русские церкви, где бы русские купцы могли слушать своё богослужение, и при этих церквях дозволено было содержать места и дома, где бы можно было хранить и продавать привозимые товары. Сверх того, гермейстер, архиепископ рижский, епископ дерптский и совет города Дерпта дали обещание не только письменным актом, но и с клятвою выплатить в три года должную царю дань. Ливонцы забыли свои обещания. Русские церкви превратили в казармы, шинки и непристойные места, сожгли и осквернили иконы Спасителя, апостолов и святых мучеников, отняли у русских купцов их амбары и свободную торговлю, нарушили их старые права и преимущества. Мы несколько раз увещевали их письмами и посылками — все наши увещевания они презрели. И потому-то мы были вынуждены послать нашу военную силу, искать свою правду, чтобы заставить их опомниться; и если теперь они страдают от меча и огня, то вина в том лежит на них самих».
— Сильно и убедительно сказано. И хорошо, что император внял сему откровению. Нам бы с империей здесь не совладать, — отозвался Даниил.
В самом Дерпте, уже находившемся в осаде, шли жестокие религиозные распри, которые мешали горожанам дружно встать на защиту города. Католики бранили лютеран.
— Мало на вас бед, ещё больших хотите, — говорили католики. — Да не с тех ли пор постигло нас московское разорение, как вы переменили веру и перешли в учение Лютерово?
В конце концов религиозные споры прекратились, и горожане решили вместе с войском биться не за веру, а за отечество. Но тут опять возникли споры, потому что земля ливов не была отечеством для немцев.
Но было уже поздно и спорить, и собираться с силами. Русичи устали от стояния в осаде и начали готовиться к штурму города. Они сосредоточили свои силы у ворот святого Андрея, и эта честь выпала передовому полку Даниила Адашева. За несколько
Немцы отважились сбить русских с позиций у ворот святого Андрея и подготовились к вылазке. Однако охотники Степана Лыкова, затаившиеся у самых ворот, услышали близко к ночи топот сотен ног, отрывистую речь и предупредили тысяцкого, что противник намерен выйти ночью из крепости. Когда об этом доложили Даниилу, он велел Степану поставить против ворот шесть пушек и приготовить на каждую по пять ядер. Ещё велел послать ко рву близ ворот две сотни воинов и поставить за пушками сотню.
Ждать пришлось до глухой полуночи. Но вот опустился мост, легонько проскрипели ворота, открылись, и из них плотной массой пошли пешие воины. Но лишь только первые воины спустились с моста, как в их ряды врезались пушечные ядра. За первым залпом прозвучал второй, третий, сбоку от рва полетели в немцев стрелы, пули из пищалей. На мосту всё смешалось, воины падали в ров, пытались бежать вперёд — тут их поджидала смерть, — рвались обратно в крепость — оттуда напирали новые ряды воинов. В крепости наконец одумались и раздались команды: «Назад! Назад! Быстрее!» Провожаемые ядрами, выстрелами из пищалей и луков, немцы скрылись в крепости. Вылазка врага, не вылившись в действие, была жестоко прервана.
Пошла третья неделя осады Дерпта. Русские воины уже насыпали такие валы земли, что с них можно было стрелять не только по стенам, но и по городским улицам, площадям. Начались новые мощные обстрелы Дерпта из пушек. Ядра губили воинов на улицах города, падали на крыши домов, разрушая их. После трёхдневного обстрела князь Пётр Шуйский послал воеводу князя Юрия Репнина к воротам города с требованием начать переговоры о его сдаче. Немцы выстрелили в воеводу, шедшего с белым флагом, из лука. Это было кощунство по отношению к законам войны, и в девятом часу утра князь Пётр Шуйский велел вновь открыть огонь из всех орудий. К полудню он был прекращён. Из ворот Дерпта вышел человек и белым полотнищем призвал русских не стрелять в него. Князь Пётр Шуйский вновь послал к нему Юрия Репнина. На этот раз переговоры состоялись. Епископ Хеннинг принял предложение князя Шуйского «посидеть за столом» и обговорить условия сдачи города. Он предложил начать разговор через два дня: епископ всё ещё надеялся на военную помощь Дерпту. Но его надежды лопнули, когда русские на другой день утром пропустили в крепость гонца с письмом от гермейстера. Гонцу позволили свободно войти в город лишь после того, как главный воевода Пётр Шуйский познакомился с содержанием письма. Когда епископ Хеннинг и его окружение прочитали письмо и его суть дошла до горожан, в Дерпте начались волнения. Католики кричали: «Лучше испустить дыхание, чем сдать город и потерять свободу!» Лютеране порицали католиков: «Умирайте без нас. Мы хотим уйти из города. Пусть нам откроют ворота!»
Пётр Шуйский, узнав о столкновении католиков и лютеран, послал в Дерпт грамоту, в которой говорил, что никого не принуждает принимать подданство русскому царю, всем даётся добрая воля. Кто пожелает, тот может вольно уйти в Германию.
Видя всю безнадёжность защиты города, епископ Хеннинг и городской совет дали согласие сдать город и попросили у князя Шуйского лишь время составить условия сдачи Дерпта и сохранения свобод и привилегий горожанам и всем, кто присягнёт на верность русскому царю. Князю Шуйскому было передано два документа с условиями: один — от городского совета, другой — от епископа Хеннинга. Условия епископа отражали озабоченность только в отношении себя и своего окружения. Он просил во владение монастырь Фалькенау и все земли вокруг него. Ещё просил дом в Дерпте, свободный от постоя русского войска, и требовал подводы в случае выезда в Москву. Он просил также избавить католиков от посягательств на их веру. Для дворянства епископ выпрашивал спокойное проживание в Ливонии при своих имениях. Городской совет просил победителей лишь об одном: чтобы жителям были сохранены все привилегии и права, существовавшие до сдачи города. Они же будут послушными подданными Русского государства — было заявлено в условиях.