Воевода
Шрифт:
Когда в сентябре пятьдесят шестого года в Мценск прискакал гонец и передал волю Разрядного приказа явиться в Москву, то Даниил покидал крепость со спокойной душой. С ним уходили поредевший полк и его побратимы Иван и Степан. Воеводой в Мценске оставался Григорий Жолобов, «сын Пушечников», честный и трудолюбивый служилый.
В Москву полк Адашева прибыл погожей порой затянувшегося «бабьего лета». На Ходынское поле ратники приехали в полдень. Тут распоряжались дьяки Разрядного приказа. Они или отправляли ратников домой,
— С благополучным тебя возвращением, батюшка-воевода, — сказал с поклоном Мефодий.
— Здравствуй, почтенный. Я сейчас домой поспешу, а ты пока с моими тысяцкими разберись, что к чему. Вот Степан Лыков, вот ведомый тебе Иван Пономарь.
— Разберусь, голубчик. Только тебе надо поспешить в Разрядный, к батюшке Михаилу Ивановичу. Так он просил, потому как дело неотложное.
— Домой рвусь, Мефодий, домой! Ты понимаешь это?
— Понимаю, болезный. Да не пускают тебя, родимый: горе неизбывное на Сивцевом Вражке тебя ждёт.
— Батюшка?!
— Он, родимый, преставился. Царствие ему небесное...
— Ну вот, ну вот, — растерянно повторял Даниил, — да как же он меня не дождался!
Мефодий достал из кармана плоскую глиняную баклагу с пробкой, открыл её, глотнул и подал Даниилу.
— Погаси пыл, сердешный, погаси. Легче будет. Тебе ещё много ноне страдать. — Мефодий заставил Даниила выпить хлебной водки.
Даниил выпил, и изрядно. Отдал баклагу Мефодию.
— Когда случилось наше горюшко, почтенный?
— Как раз в те дни, когда ты с ордой бился. Твои-то воины пришли через неделю, как предали земле твоего батюшку.
— А где упокоили его?
— Как воеводу, в Донском монастыре. И всё с почестями великими. Князья, бояре, воеводы приходили отдать долг. А на панихиде в Благовещенском соборе сам царь-батюшка побывал. И слово сказал: «Долгую жизнь прожил Фёдор Григорьевич, прежде чем достиг высоты почестей и стал боярином. И был он человеком больших способностей, настойчивым и прямодушным». Тебе гордиться батюшкой надо.
— Спасибо, почтенный Мефодий, — утирая набежавшие слёзы, ответил Даниил.
Не знал он одного: что цена царской любви к Фёдору Григорьевичу Адашеву ломаного гроша не стоила. «Можно сказать с уверенностью, что только своевременная смерть спасла его от печальной судьбы сыновей», — читаем мы в «Русском библиографическом словаре».
Мефодий же продолжал утешать Даниила:
— А отходя, твой батюшка принял монашество, как подобает большому воеводе. Дали ему имя Арсений. — И забыв, что надо принимать полк, Мефодий усадил Адашева в новую карету и отбыл с ним в Разрядный приказ.
Иван Пономарь и Степан Лыков слышали, как дьяк Мефодий поведал Даниилу о смерти отца, и, когда он уехал с Мефодием, долго
— Идём-ка, Ванюша, посмотрим, как наших ратников на постой устраивают, не то воткнут в собачьи конуры.
Они отправились к длинному ряду огромных рубленых строений, которые назывались казармами. Старожилы Ходынского поля могли бы поведать историю этих помещений с неведомым русскому языку названием «казармы». Они были построены здесь во времена великого князя Ивана Третьего Васильевича, и строили их для работных людей архитекторы Аристотель Фиораванти и Пьетро Антонио Солари, которые руководили работами по возведению стен и соборов Кремля. Они и слово «казарма» привезли на Русь.
Но ни Ивана, ни Степана эти казармы не интересовали. Оба они рвались домой, к своим ненаглядным семеюшкам. А Степан ещё и к тому, чего не видел. Ждал его в люльке маленький голубоглазый Федяшка, которого принесла ему искусная Саломея. Терпение побратимов испытывалось до сумерек. Даниил вернулся с дьяком Мефодием, и вид у воеводы был уже не такой удручённый.
— Заждались? Ну простите. Небось, одной ногой уже дома.
— Угадал, воевода. Только мы уж и дома побывали, и с семеюшками намиловались. А теперь хоть снова в поход...
— Ох и язык у тебя, Степан. Вот и накликал себе на беду, — откликнулся Даниил.
Той порой Мефодий куда-то отлучился, а вскоре вернулся и позвал всех в казарму.
— Вы, поди, голодные, аки волки. Идёмте в наши приказные хоромы, там и трапеза нас ждёт.
Никто не отказался от приглашения. Мефодий привёл их в небольшую камору внутри огромной казармы, и они увидели накрытый стол. Тут было всё, чтобы утолить голод и жажду нагулявших голод молодцов. Дьяк Мефодий был не чванлив и прост. Он налил всем хлебной водки и предложил выпить за русское воинство.
— Дошли до Москвы слухи, как вы бились с ордынцами один против пяти. Честь и хвала вам.
— Ордынцев было двенадцать тысяч, а нас — две. Выходит, здесь ошиблись, — засмеялся Степан.
— И во благо вам же, воеводы. Потому как Ивану и Степану даруется городское дворянство, и отныне вы служилые на жалованье.
— Вот за это спасибо, почтенный Мефодий. А то всё в нахлебниках да в примаках, — опять сбалагурил Степан.
И постепенно за столом стало оживлённее. Иван взялся рассказывать Мефодию, как они привели дырявую крепость в божий вид и как положили карнизы, придуманные Даниилом.