Воин Доброй Удачи
Шрифт:
Неизвестно, источником чего в большей мере был адепт школы Завета – неловкости или раздражения. Одно его присутствие заставляло Сорвила чувствовать себя школьником, хотя этот человек утверждал, что его приставили в качестве сопровождающего всей их компании, помимо роли наставника ужасающе невежественного Сорвила, короля Сакарпа.
– Святой аспект-император относится к врагам серьезно, – говорил кудесник, бойко подмигивая, – а его враги серьезно относятся к своим детям.
В этих словах было что-то одновременно смешное и тревожное. Эскелес со своей щегольской бородкой, популярной в Трехморье, и тучным телосложением, не говоря уж об отсутствии какого-либо
Ночью, устремляя глаза к небосводу, усыпанному звездами, Сорвилу почти удавалось убедить себя, что ничего из случившегося не произошло, что приглушенно доносящиеся до него из-за спины голоса принадлежат дяде и отцу, а не выходцам из экзотических стран и королям далеких земель. Это было время Львиной охоты, когда сагландеры засевали поля, а все мужи Дома Варалтов со своими подданными отправлялись в горы на поиски горного льва. Начиная с двенадцатого своего лета, Сорвил выезжал с отцом и дядьями, восхищаясь каждым мигом охоты, несмотря на то, что в силу своего юного возраста вынужден был оставаться в охотничьем лагере вместе с кузенами. И лучше всего было лежать с закрытыми глазами у ночного костра, слушая рассказы отца, чувствуя себя не королем, а равным среди равных.
На охоте он узнал, что отец умел рассказывать по-настоящему смешные истории… и люди искренне любили его за это.
Так он лежал, погрузившись в воспоминания, согретый их теплом. Но даже почти уверовав в них, он чувствовал, что какой-то страх выползает из глубины и всякое притворство улетучивалось, как дым, уступая место неотвратимому пониманию действительности. Цоронга. Аспект-император. И больше всего – ПраМатерь.
Один вопрос занимал его больше прочих, теснившихся в душе. Чего Она хочет? И само слово «Она» страшило больше всего, заполняя беспокойством все внутри. Она. Ятвер. ПраМатерь…
Он провел много бессонных ночей, просто оценивая головокружительную мощь этого явления, занимавшего его мысли. Странно, что, преклоняя колени, даже неистово молясь, люди никогда не размышляют, не стремятся понять, что кроется за древними именами. Ятвер… Что значит этот священный звук? Жрецы Сотни были мрачны и грозны, уподобляясь каждой частичкой строгим Проповедникам Бивня. Они потрясали именами своих Богов наподобие строгих отцов, прибегающих к ремню: послушание – вот все, что они требовали, все, чего ожидали. Остальное вытекало из их сложных толкований путаных писаний. Ятвер всегда представлялась Сорвилу темной и неясной фигурой, некой сущностью, максимально приближенной к первопричине вещей, слишком первобытным божеством, чтобы не нести в себе опасности коварных ударов и роковых падений.
Все дети приближаются к храму с чувством собственной малости, которое жрецы месят и мнут, как глину, придавая ему форму странного примирения-с-ужасом, чем и является религиозное поклонение, чувство обожания чего-то слишком страшного, чтобы с ним смириться, слишком древнего для безоговорочного принятия. Когда Сорвил размышлял о мире, лежащем за пределами видения, ему представлялись бесчисленные тысячи душ, болтающихся на истертых нитях над зияющей чернотой Края, тени, колышущиеся внизу, древние, своенравные Боги, равнодушные, подобно рептилиям, и все покрывающие узоры, столь древние, что в глазах людишек они могли показаться только безумием.
И
Так она и звалась: детским кошмаром.
Каково оказаться меж ними! Ятвер и аспект-император… Боги и Демоны. Как его затянуло в эти огромные жернова? Ничего удивительного, что ему больше всего хотелось сбежать от грохота Великого Похода! Неудивительно, что мерное покачивание в седле на его пони, Упрямце, обещало какое-то спасение.
Однажды ночью он осторожно изложил этот вопрос Цоронге и его приближенным, стараясь не проявлять собственный жгучий интерес. Огонь, естественно, разводить было нельзя, поэтому они сидели плечом к плечу, повернувшись на юг, глядя то на усыпанный звездами небосклон, то на свои руки: короли и принцы земель усмиренных, но не полностью завоеванных Новой Империей, тоскующие по родным домам, оставшимся далеко за ночным горизонтом. Оботегва скромно сидел позади них, переводя фразы в случае надобности. Если что-то и толкало Сорвила продвигаться скорее в лингвистических штудиях с Эскелесом – это желание снять бремя собственной глупости с плеч старого мудрого облигата.
Они говорили о предчувствиях и предзнаменованиях, знаках, которые все больше очерняли аспект-императора, особенно об упорной засухе. Чарампа больше других был уверен, что гибель династии Анасуримборов неизбежна.
– Стремятся захватить больше, чем способны удержать! Какая самонадеянность! Разве это может пройти безнаказанным, я спрашиваю? Я вас спрашиваю!
Цинь вроде бы соглашался, но, как всегда, никто не мог понять мнение тинурита – была ли его улыбка по этому вопросу ироничной или нет. Цоронга был настроен скептически.
– Что случится, – отважился, наконец, Сорвил, – если мы обманем ожидания Богов просто потому, что не понимаем, чего они требуют?
– Ка сирку алломан… – начал монотонно говорить Оботегва за его спиной.
– Нас ждут вечные муки, – отозвался Цинь. – Богов не заботят наши оправдания.
– Нет, – рявкнул Цоронга, опережая Чарампу, который так и рвался ответить. – Только если нам не удастся воздать должную честь нашим предкам. Небеса похожи на дворцы. И не всем нужно разрешение повелителя на вход.
– П-ф-ф, – громко фыркнул Чарампа, пытаясь отомстить как за то, что его перебили, так и за все остальное. – Я думал, что зеумы более рассудительны, чтобы поверить в эту инритийскую чепуху!
– Нет, это не чепуха. Традиция чествования предков гораздо древнее Тысячи Храмов. А вы, Цини, видно, совсем глупы…
Цоронга обернулся к юному королю Сакарпа.
– Род переживает смерть. Не позволяй этому глупцу убеждать тебя в ином.
– Да… – ответил Сорвил, чутко прислушиваясь к сказанному.
Вот что значит быть покоренным народом: приходится обращаться к чуждым верованиям чужеземцев.
– Но если… если твой род проклят?
Наследный принц оценивающе посмотрел на него.
– Тремпе ус мар… Тогда нужно сделать все, что в наших силах, чтобы узнать, чего хотят Боги. Все.
Хоть Цоронга и не выставлял напоказ свою набожность, Сорвил знал по предыдущим разговорам, что у зеумов был совершенно другой способ понимания мира, не столько через постижение жизни и смерти, сколько через познание себя, что делало их порой похожими на фанатиков. Даже в переводе Оботегвы проявлялись эти особенности: зеумы употребляли два варианта одного и того же слова, когда говорили о жизни и смерти, слова, которое в грубом приближении можно было перевести, как «малая жизнь» и «большая жизнь», обозначая последним смерть.