Воин кровавых времен
Шрифт:
Как там сказал Дунианин? Ложь, обретшая плоть.
Найюр был голоден, очень голоден — он не ел уже несколько дней, — и постоянная ноющая боль в животе придавала странную остроту всему, что он видел, как будто душа лишилась роскоши жирных мыслей и жирных ощущений. Он чувствовал на губах вкус крови своего коня. В какой-то безумный момент Найюр поймал себя на том, что размышляет: а какова на вкус кровь Сарцелла? Может, у нее вкус лжи?
Есть ли у лжи вкус?
С момента убийства Серве все казалось нечистым, и как Найюр ни старался, ему не удавалось отличить
А утром Найюр просто понял.Он вспомнил тайны битвы… «Я сказал ему! Я раскрыл ему тайны!»
И загадочные слова, которые Келлхус произнес у разрушенной цитадели, сделались ясными и простыми.
«Охота не должна прекращаться!»
Он понял план Дунианина — во всяком случае, отчасти… Если бы только Пройас выслушал его!
Внезапно гам вокруг стола стих, равно как и шепот на ярусах. В древнем зале воцарилось удивленное молчание, и Найюр увидел, что колдун Ахкеймион стоит рядом с Пройасом и смотрит на остальных с мрачным бесстрашием вымотанного до предела человека.
— Раз мое присутствие настолько оскорбляет вас, — произнес он громко и отчетливо, — я буду говорить начистоту. Вы совершили страшную ошибку, ошибку, которую следует исправить, ради Священного воинства и всего мира.
Он сделал паузу и оглядел хмурые лица.
— Вы должны освободить Анасуримбора Келлхуса.
И те, кто находился за столом, и те, кто сидел на ярусах, разразились негодующими воплями. Найюр, не поднимаясь со стула, наблюдал за воинственно настроенным колдуном. Возможно, в конечном итоге ему и не понадобится говорить с Пройасом.
— Выслушайте его!!! — хрипло выкрикнул конрийский принц, перекрывая хор голосов.
Пораженные яростью его вспышки, все присутствующие затаили дыхание. Но Найюр к этому моменту уже не дышал.
«Он старается освободить его!»
Но это означает, что они тоже знают план Дунианина?
На советах Священного воинства Пройас всегда вел себя сдержанно и рассудительно, особенно выделяясь этим на фоне прочих чрезмерно эмоциональных Великих Имен. И поэтому его крик — да еще такой — привел людей в замешательство. Великие Имена смолкли, словно дети, напуганные не отцом, а тем, на что они его вынудили.
— Это не издевательство, — продолжал Пройас. — Это не шутка, продиктованная злобой или стремлением нанести оскорбление. От того, какое решение мы примем сегодня, зависит нечто большее, чем наши жизни. Я прошу вас решать вместе со мной, и пусть выскажется каждый. Но я требую — требую! — чтобы вы выслушали, прежде чем принимать решение. И полагаю, что мое требование вовсе не является требованием, поскольку так поступил бы всякий разумный человек — выслушал, без предвзятости и фанатизма.
Найюр оглядел зал и заметил, что Сарцелл следит за происходящим столь же внимательно, как и все прочие. Он даже гневно махнул рукой своему окружению, веля им замолчать.
Чародей, стоящий перед великими лордами айнрити, выглядел изможденным и жалким в перепачканной
— Вы спрашивали, — воскликнул Ахкеймион, — почему Бог наказывает Священное воинство? Что за язва поразила наши ряды? Что за болезнь духа навлекла на нас гнев Божий?
Но этих язв много. Для правоверных язвой являются колдуны — такие, как я. Но сам шрайя дозволил нам присутствовать здесь. Поэтому вы принялись глядеть по сторонам и обнаружили человека, которого многие называли Воином-Пророком, и спросили себя: «А что, если он самозванец? Не достаточно ли этого, чтобы гнев Божий испепелил нас? Вдруг он лжепророк?» Колдун помолчал, и Найюр заметил, что он сглотнул, не разжимая губ.
— Я пришел не с целью сказать, что князь Келлхус — истинный пророк, и не с целью выяснить, является ли он князем. Я пришел, чтобы предостеречь вас против иной язвы… Той, которую вы проглядели, хотя некоторые знают о ее существовании. Среди нас, мои лорды, есть шпионы… — зал мгновенно наполнился гулом, — мерзость, носящая поддельные лица.
Колдун наклонился и достал из-под стола зловонный сверток. Одним движением он развернул ткань. На полированную поверхность стола выкатилось нечто, напоминающее почерневший кочан капусты, и остановилось, отбрасывая невероятную тень. Отрубленная голова?
«Ложь, обретшая плоть…»
Под сводом зала зазвенел беспорядочный хор выкриков.
— Уловка! Богохульная уловка!..
— … это безумие! Мы не можем…
— … но что это могло бы…
Пока его соседи вопили и потрясали кулаками, Найюр заметил, как Сарцелл встал и принялся прокладывать себе путь к выходу. И снова Найюру бросились в глаза воспаленные полосы, избороздившие лицо рыцаря-командора… Внезапно скюльвенд вспомнил, что уже видел этот узор. Но где? Где?
Анвурат… Серве — в крови, кричащая. Нагой Келлхус, его пах густо измазан красным, его лицо раскрывается, словно пальцы, сжимающие уголь… Келлхус, который на самом деле не Келлхус.
Охваченный волчьим голодом, Найюр встал и быстро двинулся следом за шрайским рыцарем. Наконец-то он понял все, что сказал Дунианин в тот день, когда Великие Имена вынесли приговор, — в день смерти Серве. Воспоминание о голосе Келлхуса перекрыло буйство толпы…
Ложь, обретшая плоть. Имя.
И имя это — Сарцелл.
Синерсес рухнул на колени перед высоким порогом, потом прижался лбом к узорчатому каменному полу, имитирующему ковер. Кианцы, подобно большинству других народов, считали некоторые пороги священными, но вместо того, чтобы умащать их по определенным дням, как это делали айноны, они украшали их искусной резьбой, изображающей плетенный из тростника ковер. Хануману Элеазар решил, что это — достойный обычай. Переход из одного места в другое следует отмечать в камне. Полезное напоминание.