Воин света

Ромов Дмитрий

— Что?!

— Для нас институт брака является одной из важнейших гарантий морального состояния общества. Поэтому мы не можем прощать аморального поведения никому, невзирая на должности и заслуги…

— Ах, ты…

— Тем более, заслуг у него никаких и нет, по большому счёту.

— Что это за грязные намёки на покровителей и их разнузданное поведение? Это тоже Чурбанов раскопал?

— Это записано со слов главного героя статьи. Это он заявлял глядя мне в глаза, что ему нечего бояться, что

у его папы есть друг, который полностью разделяет его порочную страсть.

Вру, он мне ничего такого не говорил. Да только с ним уже разбираться никто не будет. Не до подобных мелочей уже.

— То есть, есть ли в действительности такие покровители и кто они ты не знаешь?! Но, тем не менее, голословно, клеветническим образом вставляешь эту информацию в передовицу?!

— Не хотел лезть, куда не надо, — пожимаю я плечами. — Но если вас этот вопрос интересует, сегодня же информация будет у вас!

— Не сметь! — приказывает он. — Не сметь больше лезть в это дело! Ты уже и так всё, что возможно изгадил своими грязными руками!

— Понял, Константин Устинович. Тем не менее, несмотря на вашу негативную реакцию, считаю, что тема затронута очень важная и актуальная. Сегодня подобные отвратительные и порочащие наш строй явления расцветают в атмосфере вседозволенности. Лично товарищ Брежнев высказал однозначное мнение о подобных деяниях и высказался за немедленное и решительное наказания конкретного этого человека. А вы прикрываете глаза на подобное, а все эти Зевакины…

— Пошёл вон! — заявляет Черненко тихим голосом. — И чтобы я тебя никогда больше не видел.

Я, конечно, с генсеком об этом деле не разговаривал, зато его зять кое-что сказал в общих чертах и получил суждение тестя. Не одобрение конкретной публикации, но вполне чёткое отношение к истории, затронувшей хорошего парня Егора Брагина и наказ разобраться и принять меры.

А Константин Устинович, похоже, теряет хватку. Увлёкся чрезмерно преследованием загнанной лани, да вот только лань оказалась не травоядной жертвой, а хищником.

— Вероятно, в Завидово мы, всё-таки увидимся, — говорю я. — Я уже не могу отказаться от приглашения Леонида Ильича на охоту.

Черненко, окончательно взявший себя в руки, просто показывает пальцем на дверь и идёт к своему рабочему столу.

— Марк Борисович, задержись ещё, — кивает он Гурко, а на меня больше не смотрит.

— Ну, Брагин, — хмыкает Гурко, заводя меня в свой кабинет. — Пошли. Я, конечно, рискую, что тащу тебя сюда. Наверняка уже полетели телефонограммы наверх, мол, Гурко Брагина к себе завёл. Но ладно, отобьёмся, правда? Если уж ты от неминуемой погибели отбился, то тут и говорить не о чем.

А ты, Марк Борисович, не иначе, как этой моей погибели и ждал, да? Ты ведь

тот ещё друг, товарищ и брат.

Он подходит к столу, снимает трубку и крутит диск.

— Ирина Викторовна, добрый день… Брагин? Да, здесь он. Погоди-погоди. Позвони своему главному редактору и скажи, что товарищ Черненко выражает ему благодарность за принципиальную и бескомпромиссную позицию и будет рекомендовать на политбюро поощрить его за подобные действия.

Я не сдерживаюсь и разрешаю улыбке расплыться от уха до уха.

— Да, — продолжает он. — Первому секретарю можешь доложить, что он проводит правильную кадровую политику… Брагин? Да, скажу ему, хорошо. Всех благ. Всех благ.

Он вешает трубку.

— Новицкая очень просит, чтобы ты к ней заехал. И, хочу заметить, что на моей памяти с шефом никто так не разговаривал. Будто ты его начальник, а не наоборот.

— Ну, не преувеличивайте, Марк Борисович. Я ничего лишнего не позволил.

— Ну, да, если не брать в расчёт уверенность и тон, которым ты с ним говорил.

— И как это он так быстро поменял мнение?

— Ну, а что остаётся? Позвонил Суслову, а тот уже переговорил с Андроповым. Андропов, ясное дело, поддержал статью. Ты не думай, не из-за того, чтобы помочь тебе. У него свои резоны имеются.

— Я и не думаю, — киваю я. — Тут для меня секретов нет.

— Горбачёв тоже поддержал, — объясняет Гурко, — потому что Андропов «за», тут заранее всё ясно. Громыко в данном вопросе нейтрален. Но изюминка в том, что генсек тоже за тебя.

Ну, да, за меня. Только он, наверное, сам пока не знает насколько он за меня. Я как бы сказал всё, как есть, насчёт него и не соврал даже… Практически…

— Это ты ловко провернул, очень ловко, — продолжает восхищаться Гурко. — Всех обманул, каждому недоговорил, и все сказали, что Брагин большой молодец. Даже мой, в итоге.

— Он прямо в воздухе переобулся, — усмехаюсь я.

— Как-как? Что это значит?

— Значит, что очень ловко поменял мнение на диаметрально противоположное. Ещё и благодарность главреду передал.

— Ну, а как? Ему теперь больше других надо показать, что он возмущён и потрясён такими ужасными делами. Будет активность демонстрировать.

— А правда, что его после войны не взяли в ЦК из-за того, что он бабник?

— Правда-правда, — хмурится Гурко. — Только не болтай об этом.

— Так все же знают, — усмехаюсь я.

— Все, да не все. Из-за этого-то он и взбеленился больше всего. Из-за покровителей, у которых рыльце в пушку. Ну, в статье твоей…

Я киваю. Расчёт на это и был. Теперь он сам своими же руками будет топить Зевакина. В тюрьму не посадит, а вот партбилета лишит, наверное. За его унижение и позор кто-то должен ответить.