Воин
Шрифт:
Нила притворилась, что просыпается, медленно потягиваясь и лениво улыбаясь. Ти может оказаться кем угодно, доверять ей нельзя. Доверять можно лишь одному человеку — другу Сайлы, настоятельнице.
Ти прервала ее рассуждения, предложив что-нибудь поесть. Снова, как и при упоминании о сне, она произнесла очень важное слово. Как только Нила осознала, что хочет есть, голод навалился на нее.
Рабыня подобрала ей свободно развевающуюся темно-синюю мантию, специально с длинными рукавами, чтобы прикрыть израненные руки. Приятнее всего было то, что одежда чистая и, казалось, пахнет солнечным светом. Быстро справившись
Эти минуты, проведенные вместе, сблизили их, и по пути женщины непринужденно болтали. Тем не менее при появлении посторонних, Ти поспешно принимала покорно-подобострастный вид.
Первое, что поразило Нилу на кухне, это ее громадные размеры. У дальней стены, по углам, располагались большие очаги, черные и массивные. Ребристые медные бока напоминали темнеющие ряды зубов. В любом из них можно было зажарить целого быка. Между ними вдоль стены выстроились очаги поменьше. Посередине комнаты стоял широкий стол. Между снующих туда-сюда работников расхаживала высокая худая женщина с красным лицом. В руке она держала длинный гибкий прут, оканчивавшийся хлыстом из переплетенных полосок кожи длиной в фут. Она коснулась им маленького мальчика, указывая на какую-то ошибку. По-видимому, не удовлетворившись ответом, женщина наотмашь ударила его. На щеке мальчика зарделся рубец.
Нила возмущенно открыла рот, но Ти вовремя подтолкнула ее, потянув к бакам с рыбой, поразившим Нилу еще больше. Стенки были сделаны из кедровых досок в два дюйма толщиной, длиной в рост высокого человека и таких широких, что на них запросто можно было бы спать. У каждого бака была своя система подачи воды и система контроля за переполнением. В одном плавала стая форели, в другом ползала дюжина крабов размером с большую тарелку. В третьем были моллюски. Нила прикрыла рот рукой.
— Так много! — воскликнула она. — Мы торгуем их раковинами, но я никогда не видела моллюсков живьем. Что это за отвратительная штука?
Ти поперхнулась, но, когда Нила повернула голову, ее лицо уже приняло прежнее выражение.
— Это шея. Когда они пугаются, то втягивают ее внутрь — Рабыня опустила руку в воду, и ближайшие к ней моллюски спрятались в свои маленькие крепости. Нила искренне рассмеялась в изумлении. Смех прозвучал неестественно громко.
Осмотревшись, она заметила, что все на кухне, увидев ее, почтительно склонили головы — так же, как это делала Ти. Костлявая повариха, подбежав к ним, залебезила перед Нилой, спрашивая, что подать на стол.
Ти посоветовала похлебку из моллюсков и форель. Женщины вдвоем усадили Нилу за маленький столик, и Ти попыталась уйти вместе с поварихой. Девушка поднялась, чтобы пойти с ними, но рабыня покачала головой.
— Я должна наблюдать за приготовлением пищи.
Нила непонимающе взглянула на них.
— Но я тоже хочу посмотреть.
Повариха так сильно затрясла головой, что собранные в пучок волосы растрепались.
— Извини, это запрещено. На кухне только рабы. Извини. Прости.
Ти объяснила:
— На кухне короля работают только рабы. Мы следим друг за другом, и если кто-то попытается отравить его, то накажут всех. Пожалуйста, подожди здесь.
Нила неохотно уселась в одиночестве, вымещая свое раздражение на зеленом салате и ломте хлеба со свежим маслом.
Вновь вернулись мысли
Последняя мысль удивила, и она наслаждалась, смаковала ее. Это правда. Больше, чем она себе представляла. В одиночку ему не справиться со своей темной стороной. Это не приходило ей в голову до того момента, когда очевидность открытия поразила и начала беспокоить.
Размышления Нилы были прерваны маленькой девочкой, не старше шести лет. Девочка принесла и поставила на стол кувшин вина и кружку. Когда она озиралась вокруг, напоминая Ниле бурундучка, в широко раскрытых глазах сквозило отвращение. Нила тихонько позвала ее, но девочка, испуганно пискнув, бросилась к двери, мелькая пухлыми ножками.
Испуг невинного ребенка вселил в сердце Нилы одиночество больше, чем отчужденность Ти и поведение всех остальных. Когда подали кушанье, она попыталась изобразить восхищение, на которое, очевидно, рассчитывала Ти. На ковре из кудрявого салата красовались две форели. От покрывавшего их кремового соуса подымался аромат лесных орехов. Вокруг рыбин сверкало кольцо ровной фасоли, чередующейся с тоненькими полосками моркови, восхитительно пахнущими медом и тимьяном. Маняще дымилась тарелка с супом из моллюсков. Повариха лично принесла тарелку с горячим хлебом, только что вынутым из печи, и встала за спиной Ти, трепеща от желания услужить.
Нила находилась в затруднении. Она была до смерти голодна, а обед роскошен. И все же желание есть прошло. Она снова и снова вспоминала Сайлу и эту маленькую девочку. Улыбаясь и ненавидя себя за это притворство, Нила приступила к еде. Пища казалась безвкусной, и каждый кусок застревал в горле.
Успокоенная повариха наконец удалилась своей забавной походкой. Девушка вдруг с удивлением заметила, что еда закончилась. Она попросила Ти немного прогуляться, и та неохотно согласилась.
Им не разрешалось выходить за внутреннюю стену замка. Ти отвечала на вопросы осторожно, стараясь говорить как можно меньше. Ниле показалось, что, прежде чем произнести фразу, она несколько раз проговаривала ее про себя. Когда девушка открыто спросила, почему она так неохотно говорит, рабыня изобразила смущение, уверяя, что не хочет показаться глупой. Эта ложь озадачила Нилу. Ти выглядела глупой не более, чем довольной своей участью.
Они гуляли до темноты, и Нила повсюду видела красоту, радоваться которой не могла. Внутри замка находилось множество небольших садиков и искусно устроенных уединенных беседок. Плескались и сверкали фонтаны. Среди деревьев мелькали экзотические птицы. Но ей все казалось чужим и искусственным. Все было слишком непривычным и постоянно напоминало о том, как далека она от того, что ей дорого.
Когда Ти предложила вернуться в комнату, Нила поблагодарила ее за внимание, но рабыня стала еще молчаливей. К тому же в ней почувствовалось напряжение — сплошной комок из нервных тиков и жестов. Нила продолжала удивляться нелепости поведения спутницы, когда они дошли до знакомого угла. Сразу за ним, она была уверена, начинался коридор, ведущий к ее комнате.