Воин
Шрифт:
Халев стиснул зубы.
— Тебе пора уже покрывать голову.
Она снова посмотрела на него.
— Уже пора для многих вещей, отец.
— Ты уже далеко не ребенок. Тебе… — он нахмурился. — Сколько тебе лет?
Она уставилась на него, ничего не ответив.
Он рассердился:
— Не думай, что моя рука настолько коротка, что я не смогу разобраться с тобой.
Ахса изящно встала со своего места и села поближе:
— Что угодно, отец, если это порадует тебя.
Он поднял руку. Она не отодвинулась. Он увидел на ее шее пульсирующую вену. Она
— Что ты собирался сказать моим братьям?
Он сжал губы и открыл один глаз.
— Спроси их. Они могут тебе сказать слово в слово все то, что я собирался сказать. То же, что я всегда говорю; те же самые вещи, от которых они отмахиваются.
— Если ты собираешься говорить о казнях египетских и скитаниях по пустыне, то ты расскажешь эти истории гораздо лучше, чем они.
— Это не истории! Я жил в те времена.
— Я тоже хотела бы!
Он не обратил внимания на эту горячность в ее голосе.
— Это твоя мама приказала тебе пойти и составить мне компанию?
— Ты думаешь, мне нужен указ матери, чтобы прийти и посидеть с тобой? Я люблю тебя, авва! — Она внимательно, не моргая, посмотрела на него и наклонила голову. — Отец, если бы я слышала твои рассказы тысячу раз, мне все равно было бы мало.
Он ничего не сказал, и она подняла на него глаза. В них он увидел жажду и настойчивый интерес. Почему у этой девочки, дочери его наложницы, такое огромное желание знать Бога, а у его сыновей оно такое слабое? Поборов печаль, он бросил с досадой:
— Уходи! Оставь меня одного.
Что пользы от этой девушки?
Она медленно поднялась и ушла, опустив плечи. Хотя Халев и сожалел о своей грубости, но не стал звать ее обратно.
День подходил к концу, такой же, как и другие. Все были чем-то заняты. Кроме Халева. Он сидел и ждал, когда закончится день, когда солнце пройдет через небосвод и его красно-оранжево-пурпурный шар медленно утонет за горизонтом на западе. Сейчас же оно было высоко над головой и нещадно палило. Ему хотелось бы побыть где-нибудь в прохладном месте, но он был слишком утомлен, чтобы подняться и идти домой.
Халев сидел и смотрел, как Ахса работает вместе с женами своих братьев. Казалось, ей было неинтересно то, о чем они говорили. Женщины о чем-то переговаривались, смеялись. Иногда они наклонялись друг к другу и шептались, глазами показывая на Ахсу. Халев старался не думать об этом. Ему не хотелось беспокоиться о том, что к его дочери относятся как к чужаку. Даже спустя долгие годы он прекрасно помнил, как он чувствовал себя когда-то в этой роли.
Когда он задремал, ему приснился Египет. Вот он снова стоит перед своим отцом и спорит с ним.
— Это Бог богов, Господь господствующих. Куда бы Он нас ни повел, я пойду за ним. — Когда он проснулся, то почувствовал такую боль в сердце, что ему пришлось часто и глубоко дышать.
Пришла Ахса, она принесла
— Ты с раннего утра ничего не ел.
— Я не голоден.
Но она все равно оставила еду.
Спустя некоторое время он обмакнул хлеб в вино. Когда хлеб размягчился, он стал медленно жевать его, пока он не превратился в полужидкую массу, и только потом проглотил.
Ахса пришла снова — на этот раз она привела с собой его праправнуков.
— Идите, идите, детки. Послушайте авву, он вам расскажет о казнях египетских, о том, как расступилось Красное море… — Она усадила детей вокруг него, а сама села немного поодаль. Довольный Халев стал рассказывать о событиях, которые сформировали его веру и всю его жизнь. Повествование было долгим, и дети один за другим вставали и уходили играть. Скоро осталась только Ахса.
Он устало взглянул на нее.
— Ты единственная, кто хочет слушать.
Ее глаза наполнились слезами.
— Хотела бы я, чтоб это было иначе.
Его сыновья возвращались с полей с мотыгами на плечах. Они выглядели усталыми и недовольными. Он посмотрел на Ахсу, которая все еще ждала с надеждой в глазах.
— Как получилось, что ты единственная, кто жаждет приблизиться к Господу, Богу нашему?
— Я не знаю, отец. А откуда взялась твоя вера?
*
Вопрос Ахсы вертелся в печальных мыслях Халева. Откуда взялась его вера? И почему он не смог привить эту веру своим сыновьям?
Всю ночь он лежал без сна на своих подушках и думал. Как так произошло, что он оказался единственным из всей семьи, кто понял, что есть только один истинный Бог, у которого вся сила, а все остальные — подделка? Он вырос среди идолов в Египте, совершая возлияния и молитвы, как его мать и отец, его братья и их жены. Но когда Моисей вернулся из Мадиама, Халев знал, что его жизнь уже не будет прежней. Став свидетелем казней, он больше не сомневался, что Бог Моисея, Бог Авраама был всемогущим. Все боги Египта не могли одержать победу над Ним, потому что были всего лишь жалкими изображениями, сделанными людьми.
Вера пришла к нему, как вспышка солнечного света, наполнив сердце радостью. «Вот Бог, которому я могу поклоняться! Вот Бог, за которым я могу следовать с уверенностью и радостью!» — думал он тогда.
Но вера не пришла таким же образом к членам его семьи: к ней их привела необходимость и внешние причины. Урожай был побит градом и сожжен молниями, скот пал от болезни; потом нарывы и язвы, которые принесли египтянам ужасные мучения. Страх заставил близких ему людей прислушаться к его словам и пойти в еврейское поселение. И в дальнейшем они никогда не разделяли его восхищения и радости от присутствия над ними облака и огненного столпа. Они никогда не останавливались в изумлении, глядя на клубящееся облако, нависавшее над ними, как огромный полог, дающий прохладу и тень. Они шли, ведомые ужасом, и повиновались из-за страха. Они давали пожертвования только из-за того, что Закон обязывал их это делать.