Воинский дискурс: три источника, три составные части
Шрифт:
Потеря воинским дискурсом вместе с утратой возвышающих душу топов и примеров воспитывающей силы безусловно сказалась на боевом духе и боеспособности войск. Там, где «вместо храбрости – нахальство, а вместо подвигов – психоз», места храбрости и подвигам обычно не находится, а без них ни одна армия в мире воевать еще не научилась и вряд ли научится, по крайней мере, по-настоящему, а не гибридно. Прикрыть этот очевидный и не очень удобный для многих лишенного истинно воинского духа военных факт попытались фиговым листком военной науки и военного искусства, ссылаясь на содержимое выеденного яйца многотрудных «компетенций», которыми-де теперь необходимо овладевать солдату и офицеру вследствие немыслимого усложнения военного дела. Дискурс современных боевых уставов из канцелярски-административного превратился отчасти в псевдонаучный, оперирующий разветвленной и нередко весьма запутанной терминологией. Как следствие, возникла необходимость в военных словарях и энциклопедиях, в которых военная премудрость находила бы солидное научное обоснование и подкрепление. Поскольку уставы, доктрины и прочие основополагающие документы теперь исправно ссылаются на толкование военных терминов, закрепленных в соответствующих словарных статьях, военные словари и энциклопедии в настоящее время могут считаться, наряду с уставами, одним из источников воинского институционального дискурса.
Итак, современный воинский институциональный дискурс в военных словарях
Монография, которую мы предлагаем вниманию читателей, посвящена изучению источников воинского дискурса: древних военных трактатов (раздел I), воинских уставов (раздел II) и военных словарей и энциклопедий (раздел III).
Раздел I
Военные трактаты
Глава 1
Европейские военные трактаты
Первая попытка регламентации речевой деятельности полководцев и войск была предпринята в военных трактатах. В «Тактике» Асклепиодота (I в. до н. э.) описывались правила подачи команд в строю фаланги, которым в общих чертах следуют и современные боевые и строевые уставы: «Итак, голосовые команды должен быть короткими и однозначными. Это будет достигнуто, если частная команда будет предшествовать общей, так как общие (команды) неоднозначны. Например, мы не скажем «Поворот направо!» но «Направо – поворот!», так что в запальчивости некоторые могут сделать поворот направо, а другие налево, когда приказ о повороте дан первым, но все должны делать то же самое вместе; или мы не скажем «Кругом через правое плечо!» но «Через правое плечо – кругом!..» [3, URL:. Разделение команды на предварительную и исполнительную часть и вынесение ключевого слова на первое место – то главное, чем следует руководствоваться и сегодня при командовании в строю и при передаче целеуказаний по средствам связи.
И Асклепиодот, и Элиан в своей «Тактике» (I в.) отмечали, что команды, подаваемые голосом, наиболее понятны воинам, если только условия (протяженность строя, звуки боя, шум, погодные условия или условия местности) не создают помех пониманию их смысла. В противном случае полководцам рекомендовалось прибегать к сигналам при помощи знаков, значков и музыкальных инструментов.
Арриан (I в.) также указывал: «Нужно приучать войско быстро принимать команды, [поданные] голосом, видимыми значками, или трубами. Более понятными оказываются [команды], отданные словом, потому что такое сообщение доносит всю полноту мысли, не то что сигнал, который только видят или слышат» [14, с. 163]. Он же, следуя Асклепиодоту, полагал, что «команды нужно отдавать как можно более кратко и так, чтобы они были совершенно ясными. Это будет достигнуто, если мы остережемся давать такие [команды], которые солдаты могут понять двояко [8] . Например, если ты говоришь «повернись», и потом к этому добавляешь – «к копью», или «к щиту», то те, кто привык быстро повиноваться приказам, воспримут и выполнят [команду] каждый по-своему. Поэтому нужно говорить не «повернись к копью», или «повернись к щиту», но в обратном порядке – «к копью повернись» или «к щиту повернись»: тогда все, сколько есть, услышат и выполнят одно и то же. Так же не нужно командовать «поворот кругом» или «контр-марш»: ведь эти [команды], указывающие [только] на род действий, побудят, кто слушает, к исполнению разных приемов. Вид должен предшествовать роду, то есть: «к копью поворот кругом!» или «к щиту!..» [14, с. 165–166]. «Вид» и «род» в данном переводе есть то же, что и «частная» и «общая» команды у Асклепиодота, а команды «к щиту» и «к копью» есть аналоги «налево» и «направо»: поскольку каждый воин держал щит в левой руке, а копье в правой – не возникало необходимости введения новых понятий «левое» и «правое».
8
Ср.: «Приказ должен быть сформулирован ясно, не допускать двоякого толкования и не вызывать сомнения у подчиненного» (Устав внутренней службы Вооруженных Сил Российской Федерации. М.: Воениздат, 1993).
Пока римские легионы сохраняли агрессивную напористость, ту тягу ко «всеобладанию», о которой писал Е.Б. Фукс [9] , авторы военных трактатов были достаточно лаконичны – в речевой деятельности полководцев команды явно преобладали. Но стоило покачнуться римской военной мощи, что, конечно, явственно отразилось на боевом духе легионеров, как оказалось, что одними командами не обойдешься. И вот уже у Вегеция (конец IV – начало V вв.) встречается следующая знаменательная рекомендация: «В тот день, когда воинам предстоит сражаться, старательно разузнай их настроение. Не очень доверяй, если новобранец жаждет боя; для тех, кто не испытал сражения, оно кажется заманчивым; знай, если испытанные бойцы боятся сражения, тебе лучше его отложить. Благодаря убеждениям и поощрениям вождя у войска растут храбрость и мужество, особенно если они понимают, что метод предстоящего сражения таков, что они могут надеяться легко добиться победы. Затем нужно указать на неспособность и ошибки врагов, и если они раньше были побеждены нами, напомнить об этом. Нужно рассказать о том, что вызовет ненависть к врагам и зажжет души наших воинов гневом и негодованием» [5, с. 231]. Умение формировать боевой настрой перед сражением требовалось от полководцев испокон века; новым для римских полководцев является осторожничанье с оглядкой на трусивших воинов. Совет откладывать сражение, если опытные солдаты не уверены в его исходе и стремление побеждать, не затрачивая больших усилий, косвенно может свидетельствовать о том, что римляне еще сохраняли стратегическую инициативу, но духом уже ослабели.
9
Фукс Е.Б. О военном красноречии. СПб., 1825.
Воспитанию войск, в особенности ближайших помощников военачальника, в мирное время уже требовалось уделять серьезное внимание. Это неизбежно приводило к смещению акцентов с монолога полководца к диалогическому общению с подчиненными: «Для вождя наиболее полезным и искусным приемом является выбрать из всего войска знающих военное дело и мудрых людей и, устранив всякую лесть, которая в этом случае крайне вредна, чаще вести с ними беседы (выделено
В этом вопросе Вегеций фактически повторяет [10] Онассандра, чьи «Наставления военачальникам» современная наука датирует I веком на основании авторской надписи, посвящающей труд Квинту Веранию, бывшему консулом в 49 году. Достаточно ли этого для однозначного установления авторства? Риторический трактат «Для Геренния», например, до сих пор считается анонимным, поскольку по дошедшим до нас сведениям, только в I веке известны минимум два Геренния сенаторского звания, к которым мог бы адресоваться автор, предположительно Цицерон. При датировке трактата Онассандра сомнения возникают, главным образом, на основании анализа текста.
10
Ср.: «Полководец должен избрать для совещания знаменитейших из подчиненных ему военачальников, чтобы рассуждать с ними о нужных делах, ибо мнение одного его не всегда может быть достаточно до такой степени, чтобы положительно на оное решиться. Будучи никем не утверждено, сие мнение не может быть безошибочным, поелику заключает в себе одну его мысль, между тем как мнение, получившее одобрение многих особ, принимается за верное и положительное» [13, с. 28–29].
Во-первых, в сравнении с предшественниками и предполагаемыми современниками – Асклепиодотом, Элианом, Аррианом, уделявшим внимание в основном боевой силе и организации войска, трактат Онассандра слишком всеобъемлющ, слишком всеохватен, он уделяет слишком много внимания подробностям, относительно малозначимым для войска, одержимого агрессивным стремлением к завоеваниям и победам. Онассандр стремится снабдить полководца советами буквально на все случаи жизни: как следует отдыхать военачальнику, когда следует кормить воинов, как погребать павших и проч. Это роднит его с более поздним трактатом Вегеция, также очень внимательного к деталям.
Во-вторых, трактат начинается с необычной для полководцев античности заботы о справедливости: «Я думаю, что должно прежде всего убедиться в необходимости войны и открыть всему свету справедливость причин, побуждающих начать оную. Это единственное средство обратить на себя благоволение Божества, получить помощь небес, и ободрить войско к перенесению опасностей брани. Люди спокойные в своей совести и убежденные в том, что они не делают несправедливого нападения на других, а только защищают свою безопасность, к достижению сего употребляют все свои силы, между тем как те, которые почитают Божество разгневанным несправедливою войною, от сей мысли приходят в боязнь, дабы от неприятелей не случилось им претерпеть какого-нибудь бедствия. И так полководцу надлежит употребить сперва сношения и посольства, чтоб удобнее достигнуть предметы своих желаний и совершенно показать несправедливость требований, делаемых врагами; в случае же несогласия их с его законными представлениями, дать знать, что необходимость, а не зложелательство принудили его сделать набор войска. Пусть тогда он представит Бога свидетелем правоты своих намерений, пусть ясно покажет врагам, что он объявляет им войну не потому, чтобы почитал бедствия, наносимые оною маловажными, или не потому, что в сем случае преимущественною целью он имеет то, чтобы начать войну с одним желанием причинить зло неприятелям» [13, с. 29–31]. Трудно представить римского полководца I века, обременяющего себя посольствами только для того, чтобы очистить свою совесть, что не он является причиной кровопролития и смертоубийства и убедить своих воинов в том, что боги будут им покровительствовать. Конечно, и Цезарь не отвергал переговоры с неприятелем, но это скорее служило прагматичным средством вызнать замыслы врага, разведать его силы и, по возможности, внести раскол в его ряды. Боги Рима отнюдь не были альтруистами, a virtu римлянина была густо замешана на крови и сексе, что убедительно показал, например, П. Киньяр [11] . К категории справедливости стало особенно чувствительно христианское сознание византийцев V–XI веков, формировавшееся под знаком ценностей религиозного пафоса общественной речи.
11
Киньяр П. Секс и страх. М.: Текст, 2000.
К тому же, прибегать к набору войска в I веке не было необходимости – в распоряжении римских полководцев были готовые легионы профессиональных солдат. Практика набора наемного войска получила в Риме распространение на пару веков позднее.
Интересно также указание трактата на необходимость очищения воинства перед предстоящим сражением: «Полководец, прежде вывода своих воинов на поле сражения, должен приказать очистить их от грехов, и общих или частных пороков духовными жертвами, предписанными законом Божественным, или назначенными в предсказаниях» [13, с. 35]. Трудно судить, насколько эта практика была распространена в римском войске I века, по крайней мере, в записках Цезаря о Галльской войне о подобных ритуалах не упоминается ни разу. Но по мере распространения христианства участие воинов в религиозных обрядах стало обязательным и, как будет показано далее, регламентировалось наставлениями военных трактатов. Заметим: жертвы предписаны духовные. Следовательно, трактат можно датировать не ранее IV в., когда христианство победило в Римской империи. Даже если бы Онассандр был христианином I века, ему бы не пришло в голову рекомендовать такое римскому магистрату. Ко всему прочему, приведенный здесь отрывок трактата можно переводить по-разному. Вот как он звучит в переводе А.Б. Шарниной: «Стратег, ведущий божественное [воинство] в сражение, [пусть положит] за первое искупление [грехов]. Пусть свободный от порока полководец выводит войска, которым, кто свят, путь указывает [божественный] закон, а очищающимся, – пророки, удаляя, если есть какое позорное пятно на государстве, или частным образом у каждого скверну». «Святыми» называли сами себя в первые века христиане. Сомнительно, чтобы всего через полтора-два десятка лет после распятия Христа (в соответствии с принятой датировкой трактата) его последователи умножились в римском войске настолько, что автору потребовалось входить в тонкости христианского вероучения и отделять «верных» от «оглашенных».