Воинствующий мир
Шрифт:
Александр Васильевич провёл ночь в покоях у Финского залива, там, где когда-то проживала будущая императрица Екатерина Алексеевна. Приятное место, если понимать, что тут же, но в соседнем здании, жил и Пётр Великий. Виды были на Финский залив, и с самого утра спать не давал крик чаек.
Казалось, большая честь оказана полководцу, но отчего-то сам фельдмаршал так не считал. Всё говорило о том, что Павел Петрович решил поумерить спесивость военачальника. До императора довели все или почти все слова Суворова, которые касались государя. И пусть Александр Васильевич и старался выражаться двусмысленно, неоднозначно, но и в этих словах
— Следуйте за мной, Ваше Высокопревосходительство! — сказал лакей, который дожидался Суворова у «шутейной скамейки» в петровской части Петергофского парка, наблюдая, как фонтанчики воды то и дело подымались из каменной кладки.
Суворов вышел, вдохнул прохладного морского воздуха, посмотрел на дуб, который вроде бы как был посажен самим Петром Великим, после обратил внимание на более молодой дубок, это уже екатерининский. Полководец тяжело вздохнул, будто прощаясь с великими эпохами, и направился к Китайской беседке.
— Следуйте в обход, Ваше Высокопревосходительство! — сказал лакей, когда Суворов подходил к шутейному фонтану.
Если бы лакей не остановил задумавшегося фельдмаршала, то он вступил на камни у фонтана, и Суворова окатило бы водой. Эта потеха, созданная ещё при Анне Иоанновне, могла во всех смыслах подмочить полководца. Предстать в таком виде перед императором, ну, и теми, кто его сейчас сопровождает, это сильно сконфузиться.
— А вот и мой полководец! — воскликнул император, до того о чём-то беседуя с Петром Алексеевичем Паленом. — Ну, что же вы, Александр Васильевич, подойдите ближе!
Павел Петрович, казалось, был в хорошем расположении духа. В Петергофе ему нравилось больше. Особенно порадовали государя подошедшие к Петергофу три фрегата, покрашенные на тот манер, который был принят государем. А ещё все матросы и офицеры на этих кораблях щеголяли в чистых новых мундирах.
В Кронштадте получилось на такую утеху для императора отрядить только три фрегата, на остальных кораблях с новой формой были серьёзные недокомплекты, да и капитаны всячески саботировали покраску кораблей, считая это вредительством.
— Ваше Императорское Величество, я рад быть рядом с вами, — сказал Суворов.
— Ну же, фельдмаршал, рядом ли? Когда нужно быстрее продвигать справедливые изменения в военном ведомстве, вы, прославленный полководец, поощряете устаревшие порядки. В битве при Урмии и половина войск не была в новых мундирах, и все оставались без кос, — говорил Павел.
Император говорил с улыбкой, с какой-то издёвкой. И это было крайне странно. Обычно Павел Петрович был груб и хмурил брови. Государь просто списал Суворова и уже не испытывал к нему ни неприязни, ни тех эмоций, которые противоположны этому чувству. При этом император не собирался проявлять гнев, следуя совету Петербургского генерал-губернатора Палена.
— Ваше Величество, при быстрых переходах, кои и явились первопричиной великой победы русского оружия, сложно соблюсти правильность косы и следить за ней, — решительно сказал
Александр Васильевич уже по интонации понял, что ничего хорошего эта аудиенция не несёт. Император не стал отвечать на выпад прославленного полководца, а намекнул на иные обстоятельства.
— Как здоровье вашего друга Платона Александровича Зубова? Я знаю, что вы давечи справлялись о нём, — спросил император, посмотрел на реакцию Суворова, но не найдя там ничего ожидаемого, продолжил. — Я отсылал к нему лучших лекарей, все говорят, что он уже не сможет подняться. Страшная трагедия, жаль, что преступника, что в него стрелял, так и не нашли. Благо, что ваша дочь не осталась вдовой, и Николай Александрович Зубов не ранен.
— Слава Богу, Ваше Величество, — только и нашёл что ответить Суворов.
Император дал знак своему секретарю Нелединскому-Мелецкому, и тот поднёс коробочку с какой-то наградой, а также бумаги.
— Генерал-фельдмаршал, за прославление русского оружия, взятие крепости Дербент и победу над персидскими войсками награждаю вас Орденом Святого Иоанна Иерусалимского, а также землёй с пятью деревнями в Пружанском уезде по реке Ясельда у города Берёзы-Картузской. Сие недалече от ваших земель у Кобрина, — сказал император и лично протянул орден Иоанна Иерусалимского с мальтийским крестом в своей основе.
— Рад служить Вашему Императорскому Величеству, — отвечал Суворов.
— Да, а насчёт службы… — Павел взял паузу, посмотрел на Палена, после на Ростопчина, подспудно ища в них поддержку. — Приводите свои поместья в порядок. Я вызову вас после.
— Всемерно благодарю вас, Ваше Величество, — решительно соврал Суворов.
Ни капли благодарности не оставалось. Ни разу Александр Васильевич не был помещиком. Он планировал принять смерть в походе, но не скоро, после многих свершённых дел. А вот в поместье, будь оно хоть самым богатым, Суворов неизменно начнёт хандрить. Не так должна заканчиваться жизнь русского полководца, не так…
Да и не знал Александр Васильевич, как правильно организовывать хозяйство, отчего ещё больше тяготился жизнью помещика. Он и Кобринское имение оставил на откуп управляющего, а тут ещё больше земли и с тысячу крестьян приросло. Как бы управляющего найти…
Глава 6
Петербург
7 июня 1797 года
Бандитский Петербург сильно уступал в уровне бандитизма той же Москве, да и другим русским городам. Не сильно-то получается разбойничать в городе, где дислоцируются гвардейские части. Более того, в столице много людей, которые без охраны не ездят.
Ну, и другой фактор влиял на то, что разбойников было не сильно много. В столице жило немало знатных людей, аристократов, связываться с которыми — себе дороже. Среди дворян очень редко попадались непрошедшие воинскую службу. А повальное увлечение дуэлями не позволяло дворянству оставаться расхлябанным и немощным. Так что нападение на дворянина — это лотерея, в которой и сам бандит может умереть.
Иное дело купеческие города, тем более Москва. Вот тут воровская культура уже имела тех, на кого равнялось новое поколение бандитов. Это и Ванька Каин, и разбойник по кличке Медведь, многие другие, о ком в официальных источниках не было принято писать. Складывалась особая система, понятия и правила поведения. Они экстраполировались и на другие регионы.