Воины Карла XII

Хейденстам Вернер фон

— Чего там еще, Нуркрос? — закричал он тонким, пронзительным, как свисток, голосом. — Пошевеливайтесь, да поживей!

— Да здесь один говорит, — ответил рыжебородый, — что он на королевской службе. Пожалуй, его лучше прикончить, чем спускать на берег, а то будет еще болтать лишнее. Эй, ты, скажи, кто ты такой? Я вижу на тебе лохмотья, а не гвардейский мундир. Тебя так долго не было дома, что ты, наверное, ничего не слыхал о Парне с Большой Дороги? Вон он сидит там на галиоте. Это комендор Гатенельм, слышишь?

—

Мое имя, — ответил Эреншёльд, — ты узнаешь не раньше, чем достанешь мне одежду, соответствующую моему рангу, но и я тебя не спрошу, какое зло ты мне намерен причинить, если только мне дадут возможность еще хоть раз в жизни ступить на шведскую землю. Я, конечно, понимаю, что вы каперы и нет у вас совести, что я вернулся не в ту светлую и счастливую страну, которую когда-то покинул… Но так или иначе, я дома… Дома! Я легко расстанусь теперь с жизнью, но не лишайте меня права прежде сойти на шведскую землю.

— Что ж, это справедливо, — промолвил Гатенельм. — Но только, слышишь, живее!

Он все нетерпеливее постукивал костылем по борту.

Эреншёльд бросил свою палку на палубу, словно воин, сдающий оружие, и сошел на берег. Он медленно сделал несколько шагов, с трудом подымая ноги, словно земля их притягивала. Потом он опустился на колени, стал гладить, ласкать скалу и, наклонившись, прижался к ней щекой.

— Хвала тебе, Господи, — прошептал он, — за то, что ты привел домой бездомного сына своего после стольких лет скитаний в чужих краях. Хвала тебе, Господи!

По знаку Гатенельма, Нуркрос, все еще стоя на борту их суденышка, поднял мушкет и, прицелившись, выстрелил Эреншёльду в голову.

Когда совсем рассвело, каперы со своей добычей уже подходили к бухюсленскому берегу. А на скалистом островке в шхерах лежал, обхватив руками скалу, вернувшийся на родину воин.

РАССКАЗЫ

СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ И ДРАКОН

Стен Стуре вызвал из Андорфа мастера Андреаса и заказал ему вырезать из дерева для украшения Стокгольмского собора такую великолепную статую, которой бы не было равной на всем Севере.

Мастер Андреас был с виду человек властный и сильный, с доброю улыбкою и с крепким рукопожатием. Роста высокого, умеренной полноты. Волосы его, в которых уже пробивалась седина, делились от лба до макушки прямым пробором на две равные половины, как на изображениях Христа. Глаза у него были с поволокой и отличались странным свойством: взор их как бы уходил вглубь, а не смотрел на того, с кем мастер Андреас беседовал. Так, по крайней мере, казалось его друзьям, и они частенько говаривали, хлопая его по плечу: «Мастер, где витают твои мысли? Ты глядишь на нас, но не видишь нас».

Мастер Андреас много странствовал на своем веку и не раз опоясывался мечом, чтобы попытать счастье в бою,

но был набожен без высокомерия и охотно посещал церковь. Многие, однако, замечали, что он никогда не преклонял колен перед изображениями святых дев и жен, а только перед святыми мужами, и носил под одеждой на шейной цепочке образок св. Георгия Победоносца.

Поселился он у Бенгта Гаке, музыканта при дворе Стуре. Бенгт всего год как женился на шестнадцатилетней девушке и зажил своим домом.

Бенгт Гаке был молод и мечтателен: пока на небе светила луна, он не в силах был лечь в постель. Лицо у него было детское, с выпяченной нижней губой; белокурые волосы ложились по плечам, а за поясом торчал маленький, словно игрушечный, кинжал. Бенгт сразу полюбил гостя, и они скоро стали такими друзьями, у которых не было тайн друг от друга.

Однажды вечером Бенгт пригласил мастера Андреаса в погребок ратуши, где они и уселись на одну из самых дальних скамей, чтобы им никто не помешал. Бенгт Гаке запустил пальцы в волосы и подпер голову ладонями.

— Ты знаешь, мастер, — начал он, — что у нас в стране междоусобицы? Многие не прочь избавиться от Стуре и вновь призвать датского короля. Вот с какой целью давно уже вербует людей Яков Ульфсон. И мне он сулит полный кубок рейнских червонцев, если я сумею переманить на его сторону остальных наших музыкантов; если ты захочешь помогать мне, поделим золото пополам.

Мастер Андреас засмеялся:

— Мало касаются меня ваши распри, но будь даже каждая ягода рейнских лоз слитком чистого золота и предложи ты мне их все, и тогда бы не сманил меня с пути чести и правды.

Лицо Бенгта Гаке прояснилось, и он весело прищелкнул пальцами:

— В том, что я сказал, не было ни тени правды, но надо же испытать нового друга.

И ты думаешь, что сердце человеческое испытывается деньгами? Будь уверен, для этого нужно мерило куда тоньше. Но крутом начинают прислушиваться, дивясь нашему перешептыванию. Поговорим о чем-нибудь другом.

— Подслушиванием у нас в городе занимается по-настоящему лишь один человек.

— Кто же?

— Столяр Гориус. Ты не знаешь столяра Гориуса?

— Нет.

— Да его, собственно, никто не знает. Мало кто даже видел его. Его никогда и нигде нельзя застать — ни дома, ни на улице; он целый день разнюхивает дела ближних и знает все, что творится.

— То есть — где пахнет деньгами?

— Напротив. О деньгах он и не думает. Он удостаивает своим бдительным вниманием любовные истории… Вот и побеседуем о любви; тогда можно говорить громко и вовлечь в беседу и других. О любви все говорят охотнее всего. Я счастлив в любви и не без сожаления оставляю свою хозяюшку Метту даже на один вечер. Любовь — это сад, окруженный столь высокими стенами, что из-за них видно лишь то, что выше земли, а весь остальной внешний мир закрыт.