Воины клевера
Шрифт:
– Вы чувствуете что-то необычное?
– Да, – признался Гермес, все-таки не удержавшись, чтобы не обернуться. Сзади ничего не было. Портал исчез, осталась серая стена. – Как будто кто-то меня изучает. Не вы?
– Нет, – рассмеялся Айонки. – Тут всё просто. Позвольте я вас просвещу. Эта комната, – он обвел рукой помещение, – находится в штаб-квартире Ищущих в Улитарте. У любого, кто приходит в Странный Город порталом, возникает похожее ощущение. Это Улитарт вас изучает. Пытается понять, кто вы такой.
– То есть? – не понял Гермес.
– Улитарт, – пояснил Айонки, – Странный Город, Город Безумных Магов. Он живой, понимаете. И он сам решает, кто и как в нем будет жить. Не
– А если нет? – подозрительно прищурился Гермес. Если честно, то разговор ему начал напоминать диалог двух пациентов психушки. Может, не зря тут про безумных магов упоминали?
Где-то вдалеке, на грани восприятия раздался смешок. Хотя, конечно, это ему показалось.
– А если нет, то вы просто будете ходить по городу, делать свои дела, решать свои проблемы. Ну не понравились, бывает. Вы ж не пряник, чтобы всем нравиться. Всё будет как обычно. Вот только жить вы тут не захотите.
Последнюю фразу Айонки произнес с каким-то непонятным сожалением. Гермес нахмурился – это что, местное поощрение: захотеть жить в странном городе?
«Странном Городе» – всплыла в голове пришедшая извне поправка. Гермес вздрогнул. Присмотрелся. Нет, негатива в изучающем его взгляде не появилось. Скорее прибавилось заинтересованности. Бог с ним, решил Гермес, пусть смотрит кто хочет, у него тут другие задачи.
– Это я позже решу, – он стряхнул неуютность от изучающего взгляда и посмотрел на Айонки. – Что вы хотите узнать?
– Прежде всего я хочу понять, зачем вы просите встречи с Мастером Ацекато лично. Затем интересно будет узнать, кто вы такой. Ну и напоследок неплохо было бы понять, что вы собираетесь делать дальше? Итак… – он приглашающе посмотрел на Гермеса.
– К сожалению, – развел руками тот, – о целях моего визита я могу говорить только с Мастером Ацекато. И только лично. Даже по коммуникатору не получится. Увы. Насчет того, кто я такой, тоже не хотелось бы распространяться. А вы передали Ацекато то, что я просил?
– Передали, – ответил Айонки и пожал плечами. – Но, вы меня извините, при таком отношении к моим вопросам развития событий не будет. Вы настаиваете на личной встрече с Мастером Ацекато, но не хотите сообщать вообще никаких деталей. Я не смогу рекомендовать встречу, не имея возможности оценить степень угрозы, которую вы представляете.
– Я не представляю вообще никакой угрозы ни для Мастера Ацекато, ни для Братства. Все необходимые сведения обо мне содержатся в моем имени. Я потому и просил сообщить лично Мастеру Ацекато, что я прибыл. Он сам просил об этой встрече и, я полагаю, ждет ее. Я готов ждать столько, сколько потребуется, и там, где вы укажете, не предпринимая вообще ничего. Но я настаиваю на том, чтобы полковник Точилинов получил следующее сообщение: «Гермес Седьмой просит о встрече».
– Вы не переживайте так, – Айонки уселся обратно за стол. – Ваше послание передано. Реакция, если вы так в ней уверены, будет обязательно. Ну а то, что Служба Ищущих пытается разобраться, с кем она столкнулась, согласитесь, это в порядке вещей.
– В таком случае, я надеюсь, вы не будете разочарованы, если я откажусь отвечать на ваши вопросы и дождусь все-таки реакции Мастера Ацекато.
Если Айонки и хотел ответить, то не успел. Дверь открылась, и на пороге появился новый персонаж. Смуглый черноволосый мужчина с небольшой бородкой-эспаньолкой, одетый в свободную светлую рубашку навыпуск, просторные светлые же штаны и мягкие туфли (наряд курортника), вошел в комнату. Айонки вскочил из-за стола, но вошедший не обратил на него никого внимания. Он смотрел на Гермеса.
– Генерал-лейтенант
Гермес прищурился, узнавая, а затем широко улыбнулся в ответ:
– Антонио Сибейра, если я не ошибаюсь. Контрразведка Испании, полковник?
– Это было давно, – усмехнулся Сибейра, – но отчасти правда до сих пор.
– Великий и Ужасный Торквемада? – поднял брови Гермес.
– Уже просветили, – дон Антонио покосился на Айонки. Тот сидел с бесстрастным лицом. – Тем не менее здравствуйте. Очень рад вас видеть.
Он протянул руку. Гермес пожал ее, а потом, плюнув на приличия, крепко обнял испанца.
– Вот вы где все это время прятались, черти.
Сибейра ответил на объятие с неменьшим энтузиазмом.
– Мы не прятались. Нас просто никто не искал.
– Да, – вздохнул Гермес, – было дело. Там никто никого не искал. Нелучшее время было. Вы знаете, сколько народу осталось из Экскора?
– Знаем, – кивнул Сибейра, – и не в обиде на Землю. У нас теперь тут забот полон рот.
– Я в курсе, – усмехнулся Гермес.
– Так что ж мы стоим? – спохватился дон Антонио. – Семен ждет. – Он повернулся к Айонки: – Я забираю гостя. Пометь в отчете по существующим данным, ага?
Айонки молча отдал честь. На русский манер, отметил Гермес – и довольно улыбнулся.
Глава 11
Мягкий свет не резал глаза. После ватной черноты, спасавшей его все это время, открывая глаза, он ждал невыносимой боли и уже приготовился опять зажмуриться, но, к его удивлению, ничего подобного не случилось. Мягкий свет обволакивал его, даря ощущение покоя и умиротворенности. И настолько это был приятно, что Ирил чуть не поверил, что опять оказался в своей темноте, зачем-то сменившей освещение. Но это было не так. Во-первых, не было моха. Последнее время (Ирил не мог сказать, сколько оно длилось: день, месяц, годы) мох был рядом непрерывно. Его сварливые интонации стали неотъемлемой частью нового мира Ланьи. И – без него он действительно свалился бы в небытие и плюнул бы на всё. Ирил, правда, до сих пор не был уверен, что это так уж неправильно. Но мох неустанно трещал: дескать, нет, нельзя, плохо. Почему, не объяснял, но уверял, что так. А теперь его нет. Ирил перестал слышать его с того самого момента, как темная тишина стала плыть по частям, разрываясь на отдельные клочья. Такие же темные, но отдельные. Потом между ними стали появляться светлые пятна. И девичий голос стал слышнее. А потом Ланья узнал этот голос – Сова. И тишина лопнула. Лопнула, чтобы стать болью. Невыносимой и бесконечной. Перешедшей в итоге в этот мягкий дружелюбный свет. И вот где-то на этом этапе, между клочьями и светом, мох пропал. Просто перестал зудеть и пропал совсем. Когда Ирил это понял, он чуть не разрыдался. Правда, долго рыдать ему не дали – началась эта дикая свистопляска боли, но отчаяние от потери друга – мох уже воспринимался почти родным – было непереносимо. Это Ирил хорошо запомнил. Ну, раз остался жив, значит, моха еще найдем. Теперь разобраться бы, где именно жив. Сбоку раздался негромкий скрип. Как будто открыли дверь.
– Ирил! – Вот он, родной, не дававший ему уплыть голос. Сова. – Очнулся!
– Дз…а, аг-ха, С-совфа, – Ирил попытался повернуть голову. Не получилось.
– Лежи, не вставай, ты еще очень слабый, – мягкие руки аккуратно повернули его голову обратно.
Нежное прикосновение доставило столько удовольствия, что Ланья немедленно повернул голову опять. Чтобы его еще раз поправили. Сова поправила еще. Ирил улыбнулся.
– Да ну тебя, – возмутилась девушка. – Сказано же, нельзя тебе двигаться. Каще-е-ей!