Воители безмолвия
Шрифт:
Каждый раз, когда Филп входил в эту келью, врачеватель обращал внимание Филпа на высоту кровати. И каждый раз она менялась на несколько сантиметров в зависимости от приливов, времени года и расположения звезд.
– Она будет спать долго? – спросил Филп, которого не располагала к терпению перспектива провести трое суток, не видя молодую женщину.
– Не знаю, – признался Нобер Оан. – Циклы ее сна и бодрствования полностью нарушились. Этот вирус – поганая штука! Счастье, что он не передается воздушным путем… Представьте себе эпидемию этой гадости!
Афикит медленно подняла веки. Ее глаза вначале остановились на врачевателе, потом на Филпе. Она слабо улыбнулась.
– Воин Асмусса пришел навестить вас, – прошептал
– Я не смогу вас навещать в течение трех дней… Утром я начинаю дорыцарскую медитацию. Поэтому не беспокойтесь по поводу моего отсутствия… Я не хотел бы… Не думайте, что я утерял интерес к вашему здоровью… Вы меня понимаете?
Афикит опустила и подняла веки в знак согласия. Она явно предпринимала невероятные усилия, чтобы сохранить ясность мышления. Она открыла рот, чтобы заговорить, но из-за слабости не смогла произнести ни звука. Дыхание ее стало прерывистым, свистящим, а на лбу появились капельки пота.
– Вскоре начнется новый приступ, – сказал Нобер Оан. – Вам надо уходить. Я испробую новое питье, которое может вызвать мощную неконтролируемую реакцию…
В черных глазах Филпа разгоралось жгучее пламя. Врачеватель наблюдал за растерянностью воина с отрешенностью старого мудреца, для которого эмоциональные взрывы, нарушающие спокойствие Кси, были смутными и безопасными воспоминаниями далекого, почти умершего прошлого. Он избрал путь безбрачия и воздержания, чтобы телом и душой отдать себя искусству врачевания. И если вначале, когда был в расцвете сил, его решение вызывало некоторые сожалений и боль в сердце и требовало воли, чтобы не сойти с избранного пути, то теперь, в преддверии старости, в его душе воцарился мир – так свинец чудесным путем превращается в золото в легендах, которые дошли до нас из донафлинских времен. Его счастье было бы полным, не будь он хранителем отягчающих совесть секретов, погребенных под фундаментом монастыря. Он никогда никому не сообщил о том, что случайно открыл в мрачных подземельях и склепах, устроенных в фундаментах зданий. Он постарался забыть об ужасных видениях, но они постоянно мучили его. Лоншу Па, его сверстник, человек замечательный, был изгнан, ибо слишком близко подобрался к истине.
Он, Нобер Оан, к истине не приблизился, он столкнулся с ней лицом к лицу, и она так устрашила его, что он предпочел замкнуться в молчании. С этого момента он стал прятаться за броней своего дурного характера, и шипы, которыми топорщился, были самым верным средством сохранить нетронутым свое святилище. Но знал, что не сможет полностью погрузиться в озеро Кси, пока не взломает стены собственной тюрьмы…
– Мне пора уходить, – прошептал Филп. – От всего сердца надеюсь вскоре увидеть вас… Эти трое суток покажутся мне слишком долгими…
Он бросил на Афикит последний горящий взгляд, подавив желание подольше остаться рядом с девушкой, и покинул комнату.
– Я сейчас вернусь, – сказал Оан, вышел и закрыл за собой дверь.
В затуманенном мозгу Афикит возникли неясные мысли. Ежедневные посещения воина трогали ее, и она не пыталась противиться своим чувствам. Мужественные и благородные черты Филпа, темные кудрявые волосы, широкие плечи, могучие руки и низкий голос рождали в ней необоримое желание раскрыться навстречу любви, как волшебный цветок, ибо того требовала ее женская натура. Ей хотелось сгорать в огне его черных глаз, которые ласкали и обжигали. Она впервые ощутила подобное влечение к мужчине, заполонившее ее душу властно и безраздельно, безжалостно вытесняя образ другого мужчины – ее отца.
Окончательная потеря облегана, которую она долго не могла пережить, перестала ее волновать. Напротив, эта вторая кожа стала бы барьером между ней и взглядом Филпа. Она с радостью погрузилась в удовольствие ощущать себя влюбленной. Она забыла
Где-то внутри ее антра – звук жизни – продолжала негромко жужжать. Это был все более и более тихий шепот – антра медленно покидала ее. Эфемерное счастье, выплывающее на поверхность, иллюзорное и успокоительное, гасило звуковую вибрацию жизни.
Она заснула до возвращения Нобера Оана. Как всегда, в ее сне появился другой мужчина. Это был… как его звали?.. Да, Тиксу Оти, служащий ГТК, которому она передала антру на Красной Точке. Она сожалела о своем порыве. Она продемонстрировала неприемлемое легкомыслие, подарив ему звук жизни. Нарушила священный характер инициации… Она по шею ушла в черную воду болота, а Тиксу, стоя на берегу, не замечал ее. Она выкрикивала его имя, отчаянно звала его, и вода врывалась в ее рот, в ее ноздри… Но он по-прежнему не видел ее…
Она проснулась в поту, задыхаясь от ужаса. Рядом с кроватью стоял Нобер Оан, чье гротескное лицо кривилось в подобии улыбки. Его узловатые, толстые пальцы сжимали черный пузырек.
Глава 16
Не думай, что змея-лира,
Одеваясь в яркие цвета,
Чтобы обольстить тебя,
Лишается своего смертельного яда:
Именно в этот миг она наиболее опасна.
Максима Второго Кольца Сбарао
Самое худшее и самое лучшее – узы дружбы:
Они делают мутными светлые воды
Интуиции, ведут к неверным решениям.
Что известно об искренности друзей?
Платоновы стансы
Хотя он проснулся необычайно рано, даже раньше Станисласа Нолустрита, который всегда вставал за три часа до него, голова Тиксу была совершенно светлой.
Он застрял на Маркинате, пробыв на планете уже четверо суток. Встревоженный новым призывом Афикит, он вышел из дома пастуха, прикрыв голые плечи шерстяным одеялом, и уселся на камень. Ночной холод щипал кожу. Тонкий золотистый серп Песчаного Ветра, последней луны Маркината, бросал оранжевые отсветы на темно-синее, безоблачное небо, усыпанное звездами.
Мирная тишина окутывала Загривок Маркизы, отбрасывающий огромную тень на предгорья. Дуптинат был погружен в бездну мрака, в котором сверкали отдельные яркие огни.
Антра внезапно всплыла на поверхность. Душа Тиксу жадно слилась с ней, словно звук жизни вдруг стал ему необходим. Оранжанин опасался появления зависимости, но интуитивно ощущал, что нуждается в очистительном воздействии звука.
Он вновь пережил несколько мгновений из раннего детства. Услышал приглушенный голос матери, рассказывающей об отце, которого он не знал. Она нежно обнимала его, прятала его голову на своей груди. Ее длинные волосы цвета янтаря щекотали его круглые щеки. Он вместе с ней бродил по оживленным улицам Фосиля. С восхищением смотрел на прилавки с разноцветными игрушками. Мать купила ему электронную головоломку, которая долгое время занимала его. Они сидели рядом на скамейке в одном из парков города. Его коротенькие беспокойные ножки висели в пустоте. Он болтал ими, а она смеялась, легонько шлепала его по бедрам и посматривала на него, глядя, как он ест мороженое, такое сладкое, что оно даже вызывало тошноту. Мать казалась ему далекой, но прекрасной и желанной. Его вдруг охватил стыд за подобное желание, ибо он понял, что оно не было чувством ребенка. Он разозлился на отца-призрака, труса, удравшего в опасную и колдовскую страну, которую называли Смертью.