Воители (Сборник)

Нивен Ларри

— Потому что, если мне на Земле удастся восстановить свое прежнее гражданство в Объединенных Нациях, мне там заменят руку. Бесплатно.

— М-да. Верно, верно, — согласился он, но в голосе его явно проступали нотки сомнения.

В Белте также имеются хранилища органов, но всегда испытывается громадный их дефицит. Сохранившиеся целыми части тел погибших белтеров туда не попадают. Да и правительство Белта не славится особой щедростью. Оно старается поддерживать цены на трансплантаты на максимально высоком уровне. Таким манером оно выравнивает спрос и предложение при сохранении

как можно более низких налогов, чтобы не допускать падения деловой активности.

В Белте я должен был покупать себе руку. А денег на это у меня просто не было На Земле же действовала весьма эффективная система социального страхования и существовали обильные источники поступления трансплантируемых органов.

И я сделал то, в чем сомневался Оуэн. Я нашел того, кто мог вернуть мне руку.

Иногда я задумывался над тем, была ли у Оуэна хоть малейшая возможность отговорить меня. Он об этом никогда даже и не заикался, а вот Хомер Чандрасекхар любил поразглагольствовать на эту тему. Белтер, так он частенько говаривал, или заработал бы достаточно средств для приобретения руки, или обходился бы без нее. Но он никогда бы не принял благотворительность.

Может быть, именно поэтому Оуэн даже и не попытался созвониться со мною?

Я покачал головой. В это я что-то не верил.

Помещение ресторана продолжало качаться перед моими глазами даже после того, как я перестал качать головой. Значит, пока что для меня достаточно. Я прикончил третью порцию и заказал еду.

Обед протрезвил меня в достаточной мере, чтобы начать следующий круг. И для меня оказалось немалым потрясением то, что перед моим мысленным взором прошла вся история моей дружбы с Оуэном Дженнисоном. Я был с ним знаком всего-то три года, хотя, мне всегда казалось что я знал его не меньше половины своей жизни. Да оно, в общем-то, так и было. Это была половина моей шестилетней жизни в Поясе Астероидов,

* * *

Теперь я заказал кофейный грог и с интересом наблюдал за тем, как официант составлял его: главными компонентами его были горячий кофе с молоком, приправленный корицей и другими специями, и тончайшей очистки ром, наливаемый струей синего пламени. Это был один из тех особых напитков, которые подавались к столу главным официантом-человеком, и это было, пожалуй, единственной причиной, почему держали официантов-людей в подобных заведениях. Поминальная тризна теперь вступала во вторую свою фазу — когда можно прокутить половину всего своего состояния, лишь бы все выглядело пограндиознее.

Но прежде, чем притронуться к этому напитку, я позвонил Ордазу.

— Слушаю, мистер Гамильтон. Я как раз собираюсь ехать обедать домой.

— Я не стану вас долго задерживать. Удалось ли вам обнаружить что-нибудь новенькое?

Ордаз более пристально присмотрелся к моему изображению на экране видеофона. Его неодобрение было явным.

— Я вижу, что вы изрядно выпили. Вам, пожалуй, сейчас лучше отправиться домой и позвонить мне завтра.

Я был просто ошарашен этими его словами.

— Разве вам ничего не известно об обычаях белтеров?

— Я что-то не совсем вас понимаю.

Я объяснил ему, что такое поминальная тризна.

— Послушайте,

Ордаз, если вы действительно так мало осведомлены об образе мышления белтеров, то нам обязательно нужно поговорить. Притом не мешкая. В противном случае может случиться так, что вы упустите что-нибудь чрезвычайно важное.

— Похоже, что вы правы. Я могу встретиться с вами в поп-день, за ленчем.

— Вот и прекрасно. А что же все-таки вам удалось еще выяснить?

— Не так уж мало, но ничего, в общем-то, особенно полезного. Ваш друг прибыл на Землю два месяца тому назад на борту «Огненного Столба», совершившего посадку в одном из самых захудалых австралийских космопортов. Пострижен он был по земной моде. Оттуда…

— Странно. Ведь ему пришлось дожидаться два месяца, чтобы отросли волосы.

— Я тоже обратил на это внимание. Я знаю, что обычно белтеры бреют себе всю голову, оставляя только полосу волос шириной в два дюйма, проходящую вдоль всего черепа от лба до затылка.

— Вот именно, полосатая стрижка. Эта мода зародилась, по-видимому, тогда, когда кому-то взбрело в голову, что ему удастся прожить в Белтер несколько дольше, если волосы не будут падать ему на глаза при совершении сложных предпосадочных маневров. Но Оуэн мог отрастить себе шевелюру во время одиночного полета за рудой, когда никто его не видел.

— И все же мне это показалось весьма странным. Вам известно, что у мистера Дженнисона на Земле есть двоюродный брат, некто Харви Пил, заведующий целой сетью супермаркетов?

— Значит, я не был его ближайшим родственником, даже здесь, на Земле.

— Мистер Дженнисон не предпринимал попыток связаться с ним.

— Что еще?

— Я беседовал с человеком, который продал мистеру Дженнисону его дроуд и штепсельное соединение. Кеннет Грэхем владеет конторой и операционным залом на Гейлэй-стрит в ближнезападном пригороде Лос-Анджелеса. Грэхем утверждает, что дроуд был стандартного образца, что ваш приятель сам его видоизменил.

— Вы ему верите?

— Пока что. Его лицензия и регистрационные записи в полном порядке. Дроуд был изменен с помощью паяльника — инструмента, употребляемого только любителями.

— Вот как!

— Дело, по всей вероятности, будет закрыто, как только нам удастся отыскать инструменты, которыми пользовался мистер Дженнисон.

— Скажу вам вот что. Я дам завтра телеграмму Хомеру Чандрасекхару. Может быть, он внесет кое-какую ясность в это дело: почему Оуэн прибыл на Землю, подстриженный не в «полосу» и почему вообще он вдруг оказался на Земле.

Ордаз пожал плечами. Он поблагодарил меня за те хлопоты, что я на себя взял, и дал отбой.

Кофейный грог все еще был горячим. Я залпом пропустил его в желудок, смакуя сладковатый и одновременно горький привкус, пытаясь позабыть о том, что Оуэна уже нет в живых, и вспомнить его таким, каким он был, когда я его знал. У него всегда были слегка припухлые щеки, от чего лицо его казалось еще более круглым, но, насколько мне помнилось, он никогда не набирал ни одного лишнего фунта веса и никогда не терял ни единого. Он мог срываться с места и мчаться, как гончая, когда такая необходимость у него возникала.