Вокруг королевства и вдоль империи

Теру Пол

— Я немножко доплатила, — сообщила миссис Хеттери. — В моем шалли на полу ковровое покрытие.

Легко высмеивать убожество и тупые развлечения «Батлинза». Да, это не самый удачный способ провести досуг, но отрицать его популярность было нельзя: на побережье насчитывались десятки таких лагерей. В них безопасность и равенство, свойственные тюрьме, сочетаются с вульгарностью увеселительного парка. Я расспрашивал детей, что сейчас делают их родители. Обычно папа играл в бильярд, а мама ходила по магазинам, но многие говорили, что родители спят — прилегли вздремнуть часок-другой. Дрыхнуть до полудня, отдохнуть от кухни и присмотра за детьми, закусочная, бар и букмекерская контора в двух шагах от дома —

этакий дешевый рай, где с людьми обращались примерно как с животными в зоопарке. Со временем на британских побережьях будет все больше лагерей отдыха. Это ведь «дешево и сердито», как выразилась Дафна Банзен.

Персонал «Батлинза» именовался «красномундирники» — как британские солдаты старых времен. То были парни и девушки в красных пиджаках. Красномундирник Род Ферсби сказал мне, что в лагере могут разместиться четырнадцать тысяч человек («но средняя заполненность — тысяч девять»). Откуда же они приезжают? — спросил я. — Со всей страны, — сказал Ферсби. А когда я спросил об их роде занятий, Ферсби рассмеялся: — Вы, что, серьезно? Ну вы даете!

Я подтвердил, что спрашиваю вполне серьезно.

— Да здесь половина — безработные, — пояснил он. — Тем «Батлинз» и хорош: здесь можно прожить на пособие.

ЛЛАНЕЛЛИ — МАЛЕНЬКИЙ СЧАСТЛИВЫЙ ГОРОД

На карте Лланелли выглядел многообещающе — он располагался в юго-западной части Дифеда в дельте реки Лугор. С вокзала я отправился пешком в порт. Город оказался скучный, затхло пахнущий, выстроенный из щербатых кирпичей. Карта ввела меня в заблуждение. Я решил немедленно его покинуть, но вначале купить путеводитель по Уэльсу, чтобы больше не попадать впросак.

Мне попался магазин, в витрине которого стояли учебники. Среди учебников валялись на боку дохлые мухи — не раздавленные, а умершие своей смертью от голода; казалось, они просто дремлют. В магазине было больше полок, чем книг. За прилавком никого небыло. Из-за бисерной занавески раздался гнусавый голос:

— Сюда.

Я вошел. Мужчина, что-то нашептывавший в телефонную трубку, даже не поднял на меня глаз. За занавеской книг было предостаточно — но исключительно с обнаженной натурой на обложках. Пахло дешевой бумагой и типографской краской. Имелись и журналы, неизменно запакованные в целлофан. На картинках — обнаженные груди или резиновое белье. Иногда дети; названия журналов заставляли предположить, что на их страницах насилуют голых карапузов. Для путеводителей места не нашлось, но поскольку порношоп был валлийский, на двери висел колокольчик, приветливо звякнувший мне вслед «динь-динь!».

В Уэльсе вежливость — это улыбки и мягкосердечие. В Лланелли даже местные скинхеды держались учтиво, а юнцы с отбеленными волосами, со свастиками на кожаных куртках и сережками в ушах, или зеленоволосые в футболках с надписью «ANARCHY!» казались добрейшими существами. И вот еще что поразительно: валлийцев несколько миллионов, а фамилий у них на весь народ — не более дюжины, но безликость им совершенно не свойственна. Каждый валлиец — колоритная личность, которая при общении стремится проявить максимум любезности. «Вы — джентльмен!» — кричал один мужчина другому, здороваясь с ним на улице.

В «Пекарне Дженкинса» («Наслаждение в каждой крошке») я увидел пирожные с клубникой, украшенные топлеными сливками. Интересно, клубника свежая?

— О да, сегодня утром собрали, — сказала миссис Дженкинс.

Я попросил одно.

— Но они же по тридцать пенсов, голубчик, — предостерегла меня миссис Дженкинс, даже пальцем не пошевелив. Она ожидала, что я скажу: «Тогда не надо». Она была на моей стороне в самом гуманном смысле этого слова и сочувственно улыбнулась,

точно говоря мне: «Ну, разве мыслимо платить столько за пирожное!».

Когда я купил два, миссис Дженкинс явно изумилась. Наверно, ее ввел в заблуждение мой рюкзак и вообще мой бродяжнический вид. Я повернул за угол и набил рот пирожными.

— Доброе утро… то есть, добый вечер! — сказал на вокзале в Лланелли начальник станции, мистер Мэддокс. — Я не ошибся? Я так и знал, что наконец-то выучу. Было бы терпение!

Все остальные на перроне говорили между собой по-валлийски, но увидев приближающийся поезд, перешли на английский. Возможно, от воодушевления.

ТЕНБИ

Изящные здания городка Тенби: высокие, горделиво стоящие на обрыве, — показались мне книгами в красивых переплетах на полке под потолком. И верно, их выпуклые эркеры были словно корешки книг. Городок находится на мысу. Поскольку с трех сторон он окружен морем, в нем как-то особенно светло. Всепроникающий белый свет заливает рыночную площадь и растворяется в воздухе; кажется, что он терпко пахнет камнями, омываемыми океанскими волнами. Я подивился, что этот симпатичный городок одновременно вселяет умиротворение, — но так и было на самом деле. Впрочем, Тенби следовало назвать не симпатичным, а воистину прекрасным. Его живописность навевала ощущение, что вместо реального поселка ты попал в его акварельное изображение.

Охраной и реставрацией Тенби не занимались деспотичные привереды, которые столь часто завладевали британскими деревнями. Это новое сословие, вселившись в старые дома, выпотрашивало их изнутри и, отреставрировав соломенные крыши и окна с частыми переплетами, устраивало в кладовке потайную хромированную кухню с электронными мозгами. Подобные любители старины могут сделать города и поселки настолько живописными, что никаких сил нет. Тенби — другое дело; его просто поддерживали в порядке, и он созрел, как выдержанное вино; городок был еще крепок, и я порадовался, что его отыскал. Правда, сколько бы путешественник ни чувствовал себя первооткрывателем в глубине души, Тенби не позволяет ему задирать нос — изящество этого города широко известно. Тенби был воспет поэтами и послужил источником вдохновения для пейзажистов, старинным он считался еще при Тюдорах; он дал миру Огастеса Джона^[15], описавшего родной город в своей автобиографии «Chiarooscuro», а также Роберта Рекорда, который придумал математический знак равенства. Впрочем, в Британии я вообще не видал мест, о которых бы никто не знал — разве что забытые или те, что крушит или перекраивает наш жестокий век.

Судьба была милостива к Тенби, а тишина и безлюдность только усиливали его очарование. Я шатался по улицам в мечтательном настроении. Впервые за все путешествие я почувствовал, что курорт выполняет свое предназначение — навевает спокойствие, смягчает сердце, внушает желание подремать над книгой на веранде с видом на море.

ОБНАЖЕННАЯ ЛЕДИ

В отеле «Харлех» в Кардигане — унылом полуразвалившемся здании у реки, почти закупоренной илом — у меня была странная встреча. Отель много лет простоял взаперти, и теперь там пахло соответственно — мышами и несвежими простынями. Запах лохмотьев в любом случае сходен с запахом мертвечины, но в букете «Харлеха» также присутствовали ноты грязи, печного отопления и медлительно текущей реки. Едва договорившись насчет номера, я осознал, что сделал неудачный выбор. В комнату меня провела Гвен — пятнадцатилетняя девушка с сердито надутыми губами, толстощеким капризным лицом и пивным брюшком.