Вокруг Света 1996 №07

Журнал «Вокруг Света»

— И если бы Шлиман получил возможность раскапывать Кносс, будьте уверены, сегодня на холме Кефала мы с вами ничего бы не увидели...

Француз умолк, достал из кармана бумажную салфетку, вытер пот со лба.

— Жарко. Пойдемте под навес в Тронный зал.

Мы спустились на этаж ниже и зашли в небольшую комнату-нишу с мощным потолочным перекрытием и остатками фресок на стенах.

— Вот трон царя Миноса, — сказал Патрик Фор с грустной усмешкой. — Тоже, разумеется, копия. Если бы здесь оставили оригинал, туристы давно бы уже стерли его до основания своими задницами.

Так что же все-таки помешало Шлиману? — спросил я.

— Шлиману помешал сам Шлиман, — отвечал француз. Боги, по-видимому, хранили Кносс.

Дело в том, что главным препятствием для всех археологов, желавших заняться раскопками Лабиринта, была цена, которую турецкие землевладельцы установили за территорию Кносса. После находок Калокэриноса стоимость квадратного метра сразу же подскочила в десятки раз, но для Шлимана деньги не были проблемой. Он уже договорился о покупке всей площадки Кносса вместе с оливковыми деревьями, которые на ней росли. Олив, по договору, должно бы ло быть 2500. Дотошный Шлиман не поленился пересчитать деревья и обнаружил, что их всего 889. Взбешенный тем, что его — Шлимана! — надувают, он расторг сделку, тем самым отказавшись от возможности раскапывать Кносс!

— Эта амбициозность кажется невероятной, — заметил я.

— Да, но таков был Шлиман. — Патрик Фор помолчал, словно собираясь с мыслями. Дальнейшие события в его изложении выглядели не менее драматично.

...Эванс приехал на Крит спустя несколько лет после Шлимана. Он тоже познакомился с коллекцией Миноса Калокэриноса и даже купил клочок земли Кносса, впрочем, без особой надежды на осуществление серьезных раскопок. Тем не менее он не оставлял попыток выторговать Кносс у турецких властей.

В 1898 году вместе с британским консульством сгорела коллекция Калокэриноса. Но тогда же Крит получил автономию, и Эвансу удалось, правда, не без помощи Джозефа Нацидакиса, греческого общественного деятеля, купить весь Кносс за 122 000 пиастров.

То, что началось после этого на Кноссе, меньше всего напоминало археологические раскопки. Эвансу не терпелось показать миру плоды своего труда: на площадках работало одновременно до 200 рабочих — мужчин, женщин, детей — разумеется, любителей. Десятки тысяч найденных предметов были сложены на складах — разобраться со всеми этими сокровищами у Эванса так и не достало ни времени, ни сил. За последующие полвека большинство находок исчезло, насекомые и крысы уничтожили этикетки на оставшихся, но в годы раскопок Эванс мало думал о будущем: им владело вдохновение. Чтобы уберечь ветхие стены дворца от разрушения под солнцем и дождями, он, не задумываясь, укреплял их бетоном; те стены, что казались ему позднейшими, ломал, другие надстраивал, формируя облик дворца в соответствии со своими представлениями. С одной стороны, он, конечно, спас Кносс, но с другой, — никто теперь не знает, каким был Лабиринт на самом деле...

Некоторые находки, сделанные Эвансом, бесценны: остатки фресок с изображениями людей, праздников, ритуальных игр; фаянсовые статуэтки, золотые украшения тончайшей работы — все это настоящие шедевры искусства, которому почти четыре тысячи лет. И они остались на Крите, в Греции, — только за одно это Эвансу стоило поставить памятник. Но многое, увы, исчезло. К сожалению, то, что в этой гонке было утрачено, унесло с собой, возможно, и одну из главных тайн Кносса — тайну царя Миноса. Ведь никто — ни Эванс, ни его последователи — не смогли установить, существовал ли на самом деле легендарный царь.

— Впрочем, что касается меня, то я в этом никогда не сомневался, — заключил француз свой рассказ.

— Вы верите в рациональность мифа? — спросил я.

— Видите ли, древние были склонны обожествлять, но они не занимались пустым фантазированием. Я верю, что и у Зевса, и у Миноса были реальные прототипы.

— И у Минотавра?

— Нельзя понимать миф буквально.

Но уродливый мутант, как результат кровосмешения, вполне мог существовать. Ведь Рея, мать Зевса и бабушка Миноса, приходилась своему мужу Кроносу родной

сестрой! И даже Минос с Пасифаей находились в троюродном родстве. Но разве миф о Минотавре не перестал быть просто мифом с тех пор, как Эванс откопал реальный Лабиринт? Смотрите, вот он перед вами! Пусть разрушенный, пусть неправильно воссозданный, но это он, Лабиринт — «Дворец двойного топора»... Его называли так потому, что «лабрисы» — двойные топорики — были высечены на его стенах и камнях. Две стороны лабриса означали две противоположные фазы луны: жизнь и смерть, созидание и разрушение. Громадные, отлитые из бронзы «двойные топоры» хранились в специальных залах — святилищах. Это были символы могущества критских царей — такие же неслучайные, как и высеченные из туфа гигантские бычьи рога, расставленные по всему периметру Лабиринта. Сколько в нем было комнат? Сто, сто пятьдесят, двести? Точно никто не знает, но заблудиться в них ничего не стоило — заблудиться и в одной из комнат встретить Минотавра... Скоро уже сто лет, как археологи спорят по поводу Лабиринта. Артур Эванс считал его дворцом, Поль Фор — храмом, а Ханс Вундерлих — некрополем. Но я вам вот что скажу: главного это не меняет!

— А что главное?

— То, что Минотавру было безразлично, где жить: в роскошных апартаментах или среди саркофагов! — Глаза француза сузились, он наклонился ко мне и зашептал: — Послушайте, в мифе нет указаний, что Минотавр мертв. Все это со слов Тезея, который вышел из Лабиринта забрызганный кровью. А он был, мягко говоря, забывчив: бросил, обманув, Ариадну, не поменял на корабле черные паруса на белые, убив тем самым своего отца... Конечно, Тезей победил чудовище, но никто не видел мертвого Минотавра — он остался в Лабиринте и, может быть, выжил...

Заметив мою снисходительную улыбку, француз рассердился.

— Мне пора. Вы, я вижу, из породы скептиков, но, поверьте, археология —

самая мистическая из всех наук. Отчего, скажите мне, у Дункана Макензи — ассистента Эванса — под конец раскопок помутился разум? А ведь это он, Маккензи, а вовсе не Эванс, контролировал ход раскопок. Может, он что-то увидел? О настоящем лабиринте, похоже, все забыли, а он где-то в нижнем цоколе дворца. Теперь работы почти не ведутся, теперь здесь туристы! А может быть, эти обломки стен и есть лабиринт, где томился Минотавр? — Француз показал на полузасыпанную землей древнюю кладку; ее контуры действительно напоминали лабиринт. — Пока Эванс пропадал на конференциях, Маккензи работал. Что он нашел? — вот что меня мучает...

«Это паранойя», — подумал я.

— Минотавр — проклятие богов, — возбужденно продолжал Патрик Фор.

— Он стал причиной гибели Миноса и его царства. И он не был убит Тезеем, иначе как объяснить все беды, свалившиеся на Крит и его жителей? Я не удивлюсь, если и поныне Минотавр гуляет на свободе...

— Но его же легко узнать, — неуклюже попытался возразить я.

— Вы забываете, — многозначительно сказал француз, — у Минотавра человеческий след!

Дом человека

На следующий день я уехал в Ретимнон — очаровательный городок на берегу моря, в 80 километрах к западу от Ираклиона. Остановился в одном из отелей на набережной, носящей имя Элефтериоса Венизелоса — человека, посвятившего свою жизнь освобождению Крита. Эта длинная набережная выводит к старому венецианскому порту, где всегда царит дух изысканного греческого чревоугодия. Вся свободная площадь — от обшарпанных фасадов старинных домиков до воды с качающимися лодками — заполнена ресторанными столиками. Туристам оставлен лишь узенький проход-западня, в котором метрдотели, сменяя друг друга, выступают в роли змеев-искусителей. Мой карман никогда не был отягощен драхмами, и поэтому, чтобы не поддаться соблазну присесть за столик и отведать лобстера, осьминога или еще какую-нибудь морскую диковинку, я поспешил юркнуть в ближайшую пустынную улочку. Здесь пахло морем и замшелой древностью.