Вокзал мечты
Шрифт:
Когда прозвучал последний аккорд, Рихтер снял очки, и я увидел, что у него текут слезы.
Моя последняя с ним встреча состоялась всего за несколько дней до его смерти. Он только что прилетел из Парижа, хотя в принципе предпочитал не летать. Объяснял это тем, что ему становится не по себе, когда он не чувствует скорости встречного ветра. Я не знал, что он в Москве уже несколько дней, на даче. То есть в трехстах метрах от меня. И когда мне уже надо было на следующий день улетать в Италию на гастроли, я неожиданно узнал, что он здесь. И тут же позвонил. Подошла Нина Львовна, и я сказал, что завтра
– А Маэстро на даче?
– Да, обязательно приходите, он здесь.
Я тут же примчался, мы встретились, он был такой слабенький, худой, но весь собранный какой-то. Удивительно, что его привычное выражение лица сохранилось. И когда он уже умер, тоже. Такое наполненное чувством собственного достоинства лицо. Лицо, которое он "носил" до самой смерти.
В тот день он спросил:
– У вас есть машина? Если вы свободны, давайте проедем по окрестностям и посмотрим деревенские церкви.
И мы поехали. Нина Львовна решила отправиться вместе с нами. Катались мы больше двух часов. Святослав Теофилович просил двигаться не быстро, не более 30 км в час. На большой скорости ему становилось некомфортно, он начинал нервничать.
Мы посмотрели несколько церквей. Я открывал окно, подъезжал к церкви, он долго смотрел, не выходя из машины, потом мы отъезжали к следующей, в другую деревню.
Когда мы вернулись домой, ему было трудно подняться по ступенькам на крыльцо дачи. Нина Львовна помогала ему, и я тоже… Он остановился на площадке и пожаловался, что женщины заставили его опять заниматься, а его руки забыли, как это делать, и у него болит спина. Но он собирается заниматься и хочет исполнить сонату Шуберта.
– Какие женщины? – удивился я.
– Одна – зубной врач, которая сказала, что, если он не начнет заниматься, она ему сделает что-то очень больно с зубами, а другая – Ирина Александровна Антонова.
Я попрощался – мол, дней через десять увидимся. А он стоит на крыльце спиной ко мне и не уходит. И Нина Львовна говорит:
– Ну, Славочка, что же вы остановились, пойдемте, пойдемте!
А он молчит и все стоит. Нина Львовна опять:
– Ну, пойдемте, пойдемте, что же вы остановились? – И чуть-чуть его подталкивает.
И тут Святослав Теофилович наконец говорит:
– Ну, я же еще с Юрой не попрощался! – И так медленно повернул голову…
Я к нему еще раз подошел. Мы поцеловались. Вот так мы с ним и простились…
С уходом Рихтера я потерял главное – критерий жизни. Если хотите, он был для меня "живым примером". Так же, как когда-то моя мама. Ее уже давно нет, а критерий остался. Он не исчезает. Я надеюсь, что и связь с душой Рихтера не прервется.
"Дары волхвов"… или "Декабрьские вечера"
Рассказ о "моем Рихтере" был бы предательски неполным, если бы я не включил в книгу специальный сюжет о "Декабрьских вечерах". И не только потому, что по предложению Ирины Александровны Антоновой и Нины Львовны Дорлиак и с одобрения, конечно, всего Совета музыкальных вечеров я унаследовал этот фестиваль, принял эстафету от Мастера. Главное – что буквально с того дня, как я вошел
За двадцать лет название "Декабрьские вечера" стало в Москве настолько привычным, настолько велика их популярность, что можно было бы не тратить лишних слов. И все-таки мне хочется напомнить одну историю, сославшись на воспоминания Ирины Александровны Антоновой, давшей, быть может, первый толчок к зарождению этого уникального фестиваля.
Летом 1981 года Святослав Теофилович пригласил Ирину Александровну посетить концерты организованного им во Франции, в Туре, фестиваля. Она рассказывала, что ее поразило придуманное им действо, и, может быть, более всего – необычность самого места проведения его. Можете себе представить средневековый деревянный амбар, построенный в ХШ столетии в виде концертного зала, с чудной акустикой, которой нисколько не мешали ухающие время от времени совы, обитающие в его конструкциях. Тогда же родилась идея проведения музыкального фестиваля Рихтера в Москве.
Но где же? Конечно, в Пушкинском музее! Фестиваль состоялся в том же году. Рихтер придумал название "Декабрьские вечера". А Ирине Александровне хотелось – "Дары волхвов" (на Волхонке ведь…). Но Святослав Теофилович сказал: "Нас не поймут. Не то время".
Никого не хочу обидеть, но и сегодня, как мне кажется, мало тех, кто понял и оценил всю оригинальность замысла Рихтера. Для этого, наверное, действительно надо обладать как даром видения, так и даром слышания.
"Декабрьские вечера" – это не просто концерты в музейных залах, что делают многие. Это специально подготовленные тематические программы, в основе которых поиск созвучий музыки и живописи. Это не сопоставление, а некая полифония и в конечном счете взаимообогащение этих двух видов искусства.
Этот принцип получил наиболее удачное воплощение на четвертых "Декабрьских вечерах", посвященных музыке ХХ столетия. Ее представляли шесть композиторов: Стравинский, Прокофьев, Шостакович, Барток, Хиндемит и Бриттен. На выставке – книжная графика Матисса, которую сам художник называл "пластическим эквивалентом стиха". Если прибавить к этому вечер европейской поэзии ХХ столетия и сценические постановки оперы Бриттена "Поворот винта" и "Истории солдата" Стравинского, можно считать, что принцип синтеза был осуществлен полностью.
Ирина Александровна была душой и одновременно мотором всего происходящего. Без нее Святослав Теофилович, может быть, и не решился бы открыть такой фестиваль. Истории известны попытки соединить различные виды искусств. Скрябин пытался выражать свои образы с помощью звука и цвета; Чюрленис искал пути к соединению музыки и живописи.
Святослав Теофилович тоже не просто любил живопись, он, как и Чюрленис, сам писал картины. Поэтому вполне логично воплощение его фантазий в этом фестивале. "Декабрьские вечера" уникальны – не только для Москвы и даже для России, но и для всего мира. Я все-таки в течение многих лет гастролирую, участвую практически во всех фестивалях разных стран, но такого не встречал.