Вокзал потерянных снов
Шрифт:
– Да, Дэвид – сволочь. Да, Айзек, конструкция – сущее чудо, – частила Дерхан, – только проку нам от этого чуда не будет, если сейчас же не сделаем ноги.
Но конструкция положила поистине драматический конец этому препирательству, снова разровняв пыль на полу и написав:
«Поздно».
Лемюэль соображал быстро.
– Я знаю в Гидде одно местечко, – сказал он. – Ночь там пересидим, а потом начнем строить планы.
Они с Дерхан забегали по комнате, опрастывая Дэвидовы шкафы и бросая в сумки все, что могло
Айзек оцепенело стоял у стены. Рот был приоткрыт, глаза – потухшие. Он неверяще качал головой.
– Айзек, – крикнул ему Лемюэль, – а ну-ка, встряхнись. Собирай свое барахло, у нас меньше часа. Уходим, пока нам задницы не прищемили.
Айзек взглянул на него. Решительно кивнул и затопал по лестнице на второй ярус. Наверху снова замер в оцепенении – все никак не укладывалось в голове, что его предали.
Через несколько секунд вверх по лестнице молча двинулся Ягарек. Застыл позади Айзека, откинул капюшон.
– Гримнебулин, – прошептал он так тихо, как позволяло птичье горло, – ты думаешь о своем друге Дэвиде.
Айзек резко повернулся к нему:
– Этот гад мне больше не друг.
– Но он был твоим другом. И ты думаешь о предательстве.
Несколько секунд Айзек молчал, затем кивнул. Снова на его лицо вернулась гримаса изумления и ужаса.
– Гримнебулин, я знаю, что такое предательство, – проговорил Ягарек. – Очень хорошо знаю. И я сочувствую тебе.
Айзек отвернулся и твердым шагом пошел в свою лабораторию. Там принялся собирать, как будто наугад, вещи из проволоки, керамики и стекла и укладывать в большой саквояж. Взгромоздил его, неудобный и лязгающий, на спину.
– Яг, когда это тебя предавали?
– Меня не предавали. Я предавал.
Айзек застыл, затем повернулся к собеседнику.
– Я знаю, что совершил Дэвид. И я сочувствую тебе, – сказал гаруда.
Айзек смотрел на него – и ничего не понимал.
И тут напала милиция. Было всего двадцать минут восьмого.
Дверь распахнулась с грохотом. В комнату кувырком влетели три милиционера, выпустившие из рук таран. После того как сбежал Дэвид, никто не запирал дверь. Милиция на это никак не рассчитывала, а рассчитывала она проникнуть со взломом. И теперь передовая группа нелепо барахталась на полу.
Возникла суматоха. Трое милиционеров поднимались на ноги, с улицы в здание оторопело заглядывало целое отделение. Изнутри, с первого этажа, на них таращились Дерхан и Лемюэль. Айзек смотрел на незваных гостей сверху.
А затем наступил сущий ад.
Стоявшие на улице милиционеры оправились от растерянности и устремились в дверной проем. Лемюэль рывком опрокинул на бок громадный стол Дэвида и опустился за этим импровизированным щитом на корточки, взвел курки двух длинных пистолетов. Дерхан бросилась к нему в импровизированное укрытие. Ягарек зашипел и попятился от лестницы, чтобы не быть на виду у милиции.
Одним стремительным движением Айзек крутанулся на триста шестьдесят градусов,
Одна бутыль разбилась о шлем милиционера, и тот снова рухнул на пол, обливаясь кровью. Стеклянное крошево отлетело от доспехов двух других, не причинив вреда, но через секунду эти двое заорали благим матом – едкие вещества просочились под маски и въелись в мягкие ткани лица.
Но огня пока никто не открывал.
Айзек поворачивался, хватал и швырял вниз все новые бутыли, причем брать старался не любые, а с едким или ядовитым содержимым. «Почему не стреляют?» – недоумевал он.
Двух раненых милиционеров их товарищи вытащили на улицу. Место пострадавших заняла фаланга тяжеловооруженных бойцов, экипированных железными щитами со смотровыми отверстиями. Позади них Айзек разглядел двух милиционеров, они готовились пустить в ход хеприйские жалометы.
«Мы им живыми нужны», – сообразил он.
С помощью жаломета можно убить с легкостью, а можно и не убивать. Если бы Рудгуттер желал смерти Айзеку и его друзьям, он бы послал обычных стрелков, с кремневыми ружьями и арбалетами. Ведь бойцов, умеющих обращаться с жалометом, в милиции немного.
Айзек швырнул дуплетом железной мыслепыли и сангвиморфного дистиллята, но блюстители закона не замешкались, и бутыли разбились о подставленные щиты. Милиционеры метались, уворачиваясь от опасных снарядов.
Двое укрывавшихся за шеренгой щитоносцев крутанули рукоятки.
Жаломет – сложный метазаводной механизм – крепился на поясном ремне. На вид безобидная коробочка. К двум бокам прикреплены катушки с проводами, покрытыми изоляционной резиной; разматываться эти провода могут футов по меньшей мере на двадцать. В двух футах от конца каждого шнура закреплена деревянная рукоятка, ее держит в руке милиционер. С помощью рукояток крайние части проводов раскручиваются с огромной скоростью. Айзек знал, что на конце такого щупальца находится маленький, но грозный металлический шип. Наконечники бывают разными, от цельнометаллических до сложных, раскрывающихся от удара, как цветки. Но все сделаны с тем расчетом, чтобы лететь неотвратимо и точно, пробивать доспех и тело, безжалостно терзать разорванную плоть.
Дерхан уже достигла стола, за которым скорчился Лемюэль. Айзек повернулся за новыми метательными снарядами. Быстро опустившись на колено, Дерхан подняла над краем стола свой длинный пистолет, прицелилась и нажала на спуск. В то же мгновение один из жалометчиков пустил свое оружие в ход.
Дерхан сделала отличный выстрел. Пуля ударила в смотровое оконце милицейского щита, но расчет на непрочность стекла оказался ошибочным. Оно побелело, пронизанное бесчисленными трещинами, но арматура – медная проволока – пулю не пропустила. Милиционер качнулся, однако сразу восстановил равновесие.