Вокзал потерянных снов
Шрифт:
Наступила пауза. В комнате воцарилась гнетущая атмосфера.
Своим юго-западным углом Барсучья топь примыкает к Малой петле, гнездилищу авантюристов, криминала и некогда роскошной, а теперь ветхой архитектуры; все это втиснуто в подковообразный меандр Вара. Сто с небольшим лет назад Малая петля была внутригородским раем, где селились самые знатные семейства: Мэкки-Дрендасы и Тергисадисы; Драчсачеты (водяные – основатели и управляющие «Драчбанка»), Джеремайл-Карры (купцы и фермеры) – все они имели огромные дома на широких улицах Малой петли.
В Нью-Кробюзоне начался
Богачи бросили свои дома, Малая петля быстро пришла в упадок. В ней стало шумно. Облезла краска, но в подурневших особняках жильцов теперь было не меньше, чем прежде, а куда больше – в Нью-Кробюзоне росло население. Жильцы били окна, кое-как латали и били снова. В районе появлялись продовольственные лавки, пекарни и плотницкие мастерские, так что Малая петля стала добровольной жертвой неизбежного расползания спонтанной архитектуры. Подвергались переделкам стены, потолки и полы. Опустевшим постройкам находилось другое применение, и в этом их новые хозяева подчас проявляли недюжинную изобретательность.
Дерхан Блудей торопливо шла к этому скоплению униженной и оскорбленной роскоши. Шагая, прижимала к телу сумочку. Лицо было застывшим, жалким.
Она перешла через реку по мосту Петушиный гребень, одному из старейших городских сооружений. Мост был узок и вымощен кое-как; рядом дома были воздвигнуты прямо на булыжниках мостовой. С середины моста реки было не видать. Дерхан вообще ничего не видела по обе стороны, кроме низкого горизонта, изломанного почти тысячелетними домами, с давно осыпавшимися сложными узорами на мраморных фасадах. Поперек моста тут и там протянулись ленты помоев. Долетали грубые голоса спорящих или бранящихся жителей.
В самой Малой петле Дерхан быстро прошла под высокой Южной линией и направилась к северу. Река, которую она пересекла, резко поворачивала назад, изгибалась огромным «S», а потом ее русло выпрямлялось, и воды текли на восток, где встречались с Ржавчиной.
Там, где Малая петля срасталась с Барсучьей топью, дома были куда поменьше, улицы поуже, и петляли они похитрее. Плесень разъедала старые здания, крутобокие шиферные крыши капюшонами стояли на узких плечах – казалось, дома норовят попрятаться. На фасадах и во внутренних двориках, где вторгшаяся грязь задушила деревья и кусты, были налеплены корявые гипсовые вывески, рекламирующие скарабомантику, машинальное чтение и молитвотерапию. Здесь со лжецами и шарлатанами боролись за место самые
Дерхан осмотрелась, убедилась, что идет в правильном направлении, нашла дорогу к Конюшням Святого Гнедка. Это был узкий переулочек, он упирался в полуразвалившуюся стену. Справа Дерхан увидела высокое здание ржавого цвета, упомянутое в записке. Она перешагнула через порог пустого дверного проема и аккуратно пробралась по обломкам узким неосвещенным коридором, где было ужасно сыро, только что вода с потолка не капала. В конце коридора увидела стеклярусный занавес, его-то и велено было ей искать. Куски проволоки, унизанные битым стеклом, едва покачивались.
Она собралась с духом, осторожно отвела опасные бусы, ухитрилась не порезаться. Вошла в гостиную.
Оба окна были со стеклами, а к стеклам приклеена плотная ткань, большие разлохмаченные лоскуты – они заполняли комнату густой тенью.
Мебели было совсем чуть-чуть, такого же коричневого цвета, как и тот, что затемнял воздух в помещении; разглядеть ее можно было с трудом. За низким столом, в некогда дорогом, а теперь гнилом кресле сидела толстая пышноволосая женщина, с абсурдным позерством прихлебывая чай. Она смотрела на Дерхан.
– Чем могу быть полезна? – спросила она ровным голосом. Вернее, скрывая раздражение.
– Вы коммуникатрикс?
– Умма Бальсум, – кивнула женщина. – Вы ко мне по делу?
Сделав несколько шагов вперед, Дерхан застыла в напряженной позе у продавленного дивана. Ждала, пока Умма Бальсум не разрешила жестом сесть. Дерхан резко опустилась на диван и принялась рыться в сумочке.
– Мне… э-э… мне нужно поговорить с Бенджамином Флексом, – собравшись с духом, сбивчиво проговорила она и достала мешочек с вещами, найденными в скотобойне и вокруг.
Накануне вечером, когда весть о разгоне милицией забастовавших докеров пронеслась по Нью-Кробюзону, Дерхан отправилась в Собачье болото. По пути ее догоняли все новые слухи. Узнала она и о том, что в Собачьем болоте разгромили редакцию бунтарской газеты.
Когда Дерхан, как всегда замаскированная, оказалась на мокрых улицах в юго-западной части города, было уже поздно. Шел дождь, теплые большие капли лопались, как гнилушки, на щебенке в знакомом тупичке. Вход был завален, так что Дерхан пришлось лезть через квадратное отверстие в стене, по которому на крюках подавались туши. Держась за осклизлые кирпичи, она свесилась над полом, загаженным навозом и кровью тысяч смертельно перепуганных животных, а затем, пролетев несколько футов, оказалась в кровавой мгле опустевшей скотобойни.
Она перебралась через сорванный транспортер, несколько раз споткнулась о разбросанные по полу крючья для туш. Кровяная слякоть была холодной и липкой.
Дерхан преодолела россыпи вырванных из стен кирпичей, расколотые ступеньки, поднялась в комнату Бена, в эпицентр разрушения. Путь ее был усеян обломками растерзанных, искореженных печатных машин, обугленными клочками бумаги и ткани.
Комната превратилась в пещеру, полную хлама. На кровати – слой колотой штукатурки. Стена, отделявшая спальню Бена от потайной типографии, снесена почти целиком. Через выбитый световой люк на искореженный скелет печатной машины моросил летний дождь.