Вокзал Виктория

Берсенева Анна

А она-то уж думала, что разочарование, которым обернулась для нее Москва, и не только разочарование, но страх перед мрачной московской реальностью, оскорбительный страх, – она думала, что все это похоронило в ней авантюризм навеки.

А вот – нет! Не угас в ней этот редкостный огонек и не угаснет, наверное, уже никогда.

В этом состояло, пожалуй, самое большое удовольствие от Берлина.

Но, конечно, было и множество удовольствий поменьше. Полина закрутила роман с Вальтером Кохом, штурмбаннфюрером из рейхсканцелярии, и роман получился именно такой, как ей нравилось, – пикантный, легкий, на грани серьезных отношений, но не переходящий за эту грань. Вот это

последнее нравилось ей особенно. Однажды, когда Кох повез ее кататься на лодке – озер вокруг Берлина было множество, – он попытался перевести отношения в новую плоскость, но Полина не позволила. Она не то чтобы оттолкнула Коха, попытавшегося увлечь ее на траву за кустами, но ловко вывернулась, засмеялась, закружилась, побежала по лужайке – в общем, разыграла эффектную сцену из какого-то фильма, не имеющего названия и даже не существующего, но при этом укорененного в сознании всех недалеких людей. Кох был, кажется, обескуражен, но офицерский аристократизм не позволил ему настаивать на близости, если женщина ее не желает.

Маргарет, которой Полина со смехом рассказала о своей вчерашней прогулке, заметила, что не стоило бы подвергать Коха такому афронту.

– Он на хорошем счету, – объяснила Маргарет. – И поднимется высоко, это все говорят. О таком любовнике мечтала бы любая актриса. Или ты надеешься на более высокопоставленного покровителя? – предположила она. И рассудительно добавила: – Я бы на твоем месте не очень на это рассчитывала.

– Почему? – заинтересовалась Полина.

Они с Маргарет только что пообедали в студийной столовой – она располагалась прямо на крыше съемочного павильона, кормили в ней не только сытно, но и вкусно, – и теперь принимали здесь же, на крыше, воздушные ванны, сидя в шезлонгах и нежась под нежарким сентябрьским солнцем.

Дёнхофплатц простиралась внизу, обрамленная зеленью лужаек, которыми изобиловала территория УФА. С этой территории вообще можно было не выезжать, на киностудии было все, что делало жизнь приятной. Именно поэтому Полина с Маргарет проводили воскресенье здесь, хотя все берлинцы, воспользовавшись отличной погодой, устремились в парки.

– Ты приехала из Франции, вдобавок русская, – объяснила Маргарет. – Это может вызвать настороженность у мужчин. Во всяком случае, у тех, которые занимают солидное положение и не хотят им рисковать.

– Глупости! – фыркнула Полина. – А Ольга Чехова?

Ольга Чехова, эмигрировавшая из советской России, мало того, что снималась во множестве немецких фильмов, неизменно получая главные роли, но еще и пользовалась покровительством самого высокого свойства. Рейхсмаршал Геринг бывал в ее доме постоянно, и говорили, что сам Гитлер тоже не оставляет ее вниманием.

– Ого! – воскликнула Маргарет. – Так вот на что ты рассчитываешь!

– А почему бы и нет? – усмехнулась Полина.

«Не дай бог, – подумала она. – Что я буду делать, если это произойдет? Тогда в меня вопьются намертво».

За весь этот год из Москвы не было ни слуху ни духу. Полина жила в Берлине так, будто действительно приехала прямо из Парижа с французскими рекомендательными письмами в поисках актерской удачи. Только приходившие каждый месяц из Франции деньги – если бы кто-нибудь ими заинтересовался, то обнаружил бы, что отправителем является месье Андрей Самарин, ее отец, – напоминали о бездне, из которой она вырвалась.

Да, Полина была уверена, что, уехав из Москвы, вырвалась из бездны, в которой едва не оказалась по собственному – нет, не желанию, а лишь недомыслию. Что бы там ни думал на этот счет Неволин и его начальники – Сергей Петрович, Михаил Иванович, кто там еще? да пропади

они пропадом все до единого! – она не собиралась больше попадать в их цепкие лапы. Она пробудет в Берлине ровно столько, сколько сама сочтет нужным, а потом сама же и решит, что ей делать дальше. Да, к родителям ей больше не вернуться – у них ее найдут мгновенно, и нельзя подвергать их риску, – но паспорт у нее, по счастью, не советский, а французский, и она отправится с ним туда, где люди живут, а не прозябают. Куда именно, решит по обстоятельствам.

«Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел… – вспомнила Полина детскую сказку. – И от лисы уйду тоже! Да я сама колобок и лиса в одном лице».

– Ты очень самонадеянна. – Маргарет напомнила о своем существовании. – Хотя все может быть, конечно. Не исключено, что тебе повезет подняться до самых вершин. Германия теперь стала страной великих возможностей. Или ты держишь в уме своего англичанина? – предположила она.

– Я держу в уме всех! – засмеялась Полина. – Мужчин не вредно сталкивать лбами, от этого у них проясняется сознание. И потом, это просто забавно.

Конечно, она не допускала полной откровенности с такой недалекой особой, как Маргарет, но сейчас сказала чистую правду: Роберт Дерби тоже мог оказаться кстати, и гораздо более, чем Вальтер Кох. Она встречалась с Робертом, имея это в виду, но точно так же, как с Кохом, не доводила отношения до ненужной близости. Правда, в отличие от Коха, мистер Дерби и поползновений к близости не делал. Такая загадочная его сдержанность даже уязвляла Полину, но и подзадоривала тоже, поэтому она считала ее приемлемой.

– Пойдем, Марго, – сказала она, вставая из шезлонга. – Солнце не летнее, но обгореть все-таки можно.

– Ты не обгоришь, – завистливо заметила Маргарет. И поддела: – Солнце опасно только для натуральных блондинок.

Полина и не скрывала, что волосы у нее высветлены. Она вообще не сосредоточивалась на этом. Если для того, чтобы получать роли, необходимо быть блондинкой, она ею будет. И это даже не компромисс – о подобных мелочах актриса вообще размышлять не должна.

– А твой мистер Дерби сегодня… – начала Маргарет.

И испуганно замолчала. Потому что ожили разом все многочисленные репродукторы, развешанные по всему пространству студии – на съемочных павильонах, хозяйственных постройках и даже в кронах деревьев.

– О боже… – с ужасом произнесла Маргарет, когда репродукторы замолчали; всего лишь через несколько минут, сообщение было очень кратким. – Я так и знала, что эта дурацкая Польша нам дорого обойдется… То есть, – поспешно воскликнула она, – я знала, что наш фюрер не позволит Англии и Франции остаться в стороне!

Полина молчала. И не потому что придумывала, как бы поаккуратнее выразить свои мысли. Какое ей дело, что подумает о ней эта дура Маргарет!

Она была ошеломлена до оторопи. Она не предполагала, что это все-таки произойдет. Ну да, Гитлер только что вошел в Польшу, но мало ли куда он уже вошел! Что значит какая-то Польша? Когда он захватил Чехословакию, никто слова поперек не сказал, а чем Польша от нее отличается? И вот… Война! Как она могла это предвидеть?..

«Надо было предвидеть! – подумала Полина. – Надо было читать, что пишут их идиотские газеты, внимательнее слушать, что они орут по радио. Боже, какая же я дура! Вела себя как глупая домохозяйка – киндер, кюхен, кирхе… Нет, как восторженная юная дурочка, на которую навели киноаппарат! И что теперь делать? Возможно, меня вообще вышлют… Но куда? В Париж, прямо к Неволину в объятия, и хорошо еще, если к Неволину, а не какому-нибудь его Михаилу Ивановичу с блеклыми глазами убийцы!»