Волчьи песни
Шрифт:
И в какой-то момент его осеняет, что мужеподобная Александра подбивает клинья не к нему, а к Светлане.
Он, как парень неискушенный во всех этих хитросплетениях столичных штучек, сначала удивляется. А потом его после очередного бокала заклинивает. «Чего эта не мужик, не баба тут сидит? Мешает мне!»
Тем более что в кафе уже никого нет. Все разбрелись кто куда. Остался только их столик. И официантка в белом переднике, похожая на Гурченко, уже не раз недовольно поглядывает на часы.
И он решительно начинает намекать этой второй, что ей пора бы отчалить. А то, мол, я
Тут Казаков проявляет военную инициативу. И как Светлана ни отнекивается, все-таки напрашивается «на кофеек».
Там с шутками, прибаутками Казаков, здоровенный детина, по дороге от лифта подхватывает Светлану в охапку и доносит по длинному, покрытому красной дорожкой коридору до одноместного номера, где она обитает. И, конечно, кофейком все не заканчивается.
Они, лежа одетыми, целуются, сплетаясь языками. И взрослая девушка уже начинает испытывать его терпение, ломаясь неприлично долго. Так что ему приходится применять всевозможные мужские хитрости, так и сяк катая ее по покрывалу. Пока, наконец, не удается расстегнуть ее грубую вязаную кофточку и «взять в работу» оказавшиеся удивительно упругими смуглые, округлые, с возбужденно-торчащими сосками груди. И только он начинает нежно-нежно мусолить их языком, как она тут же обмякает на его руках.
Ну а дальше дело техники. Он ударно трудится. В пьяной голове звучит ритмичная песня: «Я уже давно не молод, но еще могуч мой молот. Наковальня стонет звонко…»
Вместе они дружно набирают темп…
И тут… В двери номера кто-то начинает скрестись. Тихонько так.
И их едва наладившийся дуэт сразу распадается. Светлана, как пантера, выскальзывает из-под него и подбегает к двери. Казаков в некотором недоумении остается лежать на кровати.
А через дверь идет активный диалог:
– Ты зачем пришла? Потом разберемся! Я сейчас не могу! Уходи!
Снаружи укоризненно-умоляющей скороговоркой:
– Кто у тебя? Он у тебя?
Казаков полежал-полежал. И тоже поинтересовался:
– Это кто к нам пришел? Может, ошиблись номером?
– Да, это так! – возвращаясь к нему, отвечает девушка. И, увидев косой шрам на его боку, меняет тему разговора: – Что это у тебя?
Но он не хочет откровенничать:
– Да, это так! След жизни на земле. Когда долго живешь, на теле остаются следы, – говорит нехотя он. А сам все анализирует происходящее: «Черт возьми, знакомый голос там, за дверью. Где же я его слышал?» И вдруг соображает: «Вот оно что! Это же та, ряженая под мальчика подружка. Та, что сидела с нами до последнего в кафе. А чего ей надо-то?»
Затем вся эта вечерняя мозаика складывается в его головушке: «Эван, оно что! Кофточки и брючки. Девочки, как мальчики. Э… Так, похоже, у них любовь однополая», – думает Казаков. И решает: «Теперь уж я точно отсюда не уйду, пока не закончу дело!»
А Света укладывается в кроватку. И ему снова приходится браться за нее. Возни много.
Стонет она сладко под ним. И он кончает с большим удовольствием.
Обычно, в таком удачном случае, девушка срочно эвакуируется в ванную. Но счастливая Светлана никуда не торопится. Поэтому он на всякий случай с солдатской прямотой спрашивает:
– А ты не боишься того, залететь?
На что она счастливо-понятливо смеется и спохватывается:
– Ох, и правда! Отвыкла уже! – и уходит в ванную. Плескаться.
А он лежит и думает горделиво: «Вот так вот! Супротив настоящего мужика с “инструментом” какой “обмылок” устоит. Суррогат, он и есть суррогат. Тоже мне Александр, недоделанный мужичок». А на следующий день ему приходится наблюдать в парке сцену дикой ревности в этой паре. Светлана пытается все-таки «наладить отношения» и «замолить грех». А партнерша устраивает ей обструкцию. С истериками и слезами.
К вечеру они, кажется, мирятся.
А он коротает этот вечер в бильярдной у зеленого стола. С такими же «холостыми» мужиками. А потом, засыпая, думает о своей судьбинушке.
VIII
Протяжный крик муэдзина на минарете раздается как раз в тот момент, когда Амантай досматривает свой самый сладкий утренний сон.
«Наверняка этот призыв записан у него на пленку и пущен через громкоговоритель», – раздраженно думает помощник президента о неизвестном ему служителе культа, который, судя по всему, не утруждает себя подъемом на минарет пять раз в день, а просто использует доступные технические средства.
Амантай встает с широкой кровати. В трусах подходит к окну. Отодвигает тяжелую штору. И долго вглядывается в панораму просыпающегося Стамбула. Внизу, на улице еще пусто. Ни людей, ни машин. Только светофоры вдоль трассы продолжают неутомимо играть разноцветными огнями, включая поочередно красный, желтый, зеленый.
Через дорогу в рассветной темноте высится громадой купола большая, окруженная четырьмя минаретами мечеть. На каждом минарете символ – звезда, притаившаяся в объятиях полумесяца. Амантай уже кое-что знает об этих османских символах богатства и верховной власти.
– Аллаху акбар! Аллаху акбар! Аллаху акбар, Аллаху акбар! Ашхаду ан ля иляха илля Аллаху… (Аллах велик! Свидетельствую, нет бога, кроме Аллаха…)
Но сердце его не откликается на призыв к молитве. Потому, что разум его сейчас занят делами сугубо земными.
Он проходит к холодильнику, наливает стакан воды из бутылки. Садится у стола. Все равно теперь не уснуть. А вот готовым ко всему надо быть. Ведь он не просто высокопоставленный чиновник, а лицо приближенное. Ничего что номер у него в отеле простенький. По статусу помощнику президента роскошь не полагается. Спасибо, что есть хоть ковер на полу…