Волчьи тропы
Шрифт:
Волк, опять приподняв брови, посмотрел на меня с удивлением, но вскоре рассмеялся и звонко поцеловал в щеку.
– Я тебе потом все объясню, – шепнул он и, развернувшись к седому человеку, чуть склонил голову.
– Идар, сынок, – широко улыбнувшись ему, кожевенник обнажил в улыбке почти беззубый рот.
От него неприятно пахло, и я вновь хотела уткнуться носом в своего волка, но он удержал меня за плечи. Мне вдруг пришло в голову, что бедный волчонок вынужден был терпеть все эти отвратительные запахи, когда жил здесь. «Захочешь жить…» – вспомнились мне его слова, и сердце, зайдясь от жалости, открыло еще больше глаза на жестокость и непримиримость волчьих стай.
–
– Лишь бы хозяйкой была хорошей, а из красоты каши не сваришь, – улыбнулся кожевенник, рассматривая меня. – Ай и ладная, истинно хороша. Ну, здравствуй, дочка, – он протянул ко мне руки, от которых шел все тот же ужасный запах, и я тихо заскулила, пытаясь увернуться.
Но Идар чуть подтолкнул меня, и я оказалась сжата в слабых стариковских объятьях. Стараясь не дышать, я нерешительно подняла руки, поколебалась и обняла его в ответ. Мой волк остался доволен: я это чувствовала, даже не оборачиваясь. От его радости и мне стало легче. Кожевенник отодвинулся, все еще не выпуская меня из рук, и оглядел с головы до ног.
– Ой и хороша, – повторил он. – Уж сколько годков с красавицами не обнимался.
Его смех был похож на карканье, перешедшее в кашель. Идар мягко высвободил меня из рук старика.
– Дархим заменил мне отца, – с улыбкой сказал мой волк. – Уши драл нещадно за дерзость и непослушание, но был всегда добр ко мне. Благодаря ему я научился смирять свою ярость и желание быть первым, – уже тише закончил Идар только для меня.
Да, он смог склонить голову перед Гадаром, а ведь мой волк сильней его и мог бы при желании побиться за место вожака, но ради меня он смирился. Теперь я знала, кто научил Идара выдержке. Я подняла взгляд на волка, и он кивнул, говоря, что я все верно понимаю. Улыбнувшись в ответ, я вновь посмотрела на старика.
– Дела подождут, – сказал он, глядя на тюк со шкурами. – Идемте к столу: моя старуха как раз накрыла.
Идар положил тюк на землю возле дверей, и мы прошли за Дархимом. Я с интересом рассматривала человеческое жилище. Никогда мне еще не доводилось бывать в них. Нас, волчиц, держат вдали от людей. Я никогда не задумывалась, почему, а сейчас стало любопытно. Что могло случиться плохого, появись мы в человеческих поселениях, когда там идут ярмарки? Хотя, может быть, дело в том, что волки ревностно стерегут свою избранницу, ведь выбор делается один раз и навсегда, и никто иной не заменит утрату. А может быть, опасаются, что волчица, еще не прошедшая Ночь Выбора, может влюбиться в человека и остаться с ним? Отец-волк, если у него случилась близость с человеческой женщиной, и она родила волчонка, забирает его в стаю. И если отец не погибает, то у полукровки есть шанс прижиться. Впрочем, я слышала, что чаще полукровок изгоняют, потому что отец-волк однажды находит свою избранницу, и тогда все остальное меркнет перед силой выбора. И никакая волчица, принявшая своего волка, не позволит, чтобы рядом с ним жил волчонок, рожденный не ею. А стая редко когда позволяет неполноценному волку остаться с ними. К тому же никто не знает, что ждать от того, в ком течет кровь, разбавленная человеческой.
Но это самцы. Что же касается волчиц, то я никогда не слышала, чтобы наши женщины спутались с человеческим мужчиной. Наверное, причина тому то, что мы всегда находимся в удалении от людей. Стая, скорее всего, не примет ту, что ушла к людям и родила от человека, да и ребенок не всегда получает звериную сущность. Сложно представить, что чувствует волчица, узнав, что в ее ребенке нет его истинной личины.
– Айна, – позвал Идар,
Мне не хватило сил сказать о том, о чем я думаю. А вдруг такая участь коснется и нас? В моем волке так много человеческого… Что, если наш волчонок никогда не сможет сменить свою личину, не покроется лоснящейся шерстью, не поймает запахи ветра и не познает счастья быть зверем? О, Лесной Дух, о чем я думаю?! Должно быть, это город так влияет на меня, ведь в лесу подобное ни разу не пришло мне в голову.
Мотнув головой, я отогнала страшные мысли и улыбнулась моему волку. Он смотрел на меня обеспокоено, но вскоре улыбнулся в ответ и положил руку на талию. Я перевела взгляд на хозяйку этого дома. Ее лицо оказалось изборождено морщинами, седые пряди выбивались из-под платка, повязанного до самых глаз. Кожа на ее руках, казалось, натертая до блеска была покрыта коричневыми пятнами. Но глаза, помутневшие от времени, искрились странным молодым задором, словно состарилось только тело, а под этим сморщенным панцирем скрывалась все еще юная веселая девушка.
Женщина приветливо улыбнулась мне, затем ласково взглянула на Идара и поставила на стол миски с дымящейся похлебкой. После нарезала каравай и поставила перед нами доску с толстыми пластами черного хлеба. Идар взял один, отломил половину и протянул мне.
– Помолимся, – строго велел Дархим.
Я с удивлением и любопытством смотрела, как люди и мой волк положили на стол руки, ладонями вверх, и кожевенник монотонно произнес:
– Возносим хвалу вам, Боги Земли и Неба, за то, что не оставляете нас своей милостью, за то, что живем мы в сытости, и за то, что наша сила все еще в наших телах. Хвала.
– Хвала, – дружно отозвались жена Дархима и Идар.
На меня посмотрели с ожиданием, и мой волк ободряюще улыбнулся.
– Хвала, – повторила я за всеми, и тогда только было позволено приняться за похлебку.
А мы никогда не восхваляем за столом Лесного Духа. Мы возносим ему молитвы и приносим жертвы в Ночь Духа. Даже лес затихает, когда стая поет своему покровителю и божеству благодарственную песнь. Мы приходим к нашему Отцу в своем истинном обличье и поем волчью песнь. Это самая прекрасная песня из всех, которые я слышала.
Между тем, закончив есть, Идар и Дархим возобновили неспешный разговор. Жена кожевенника убирала со стола, почему-то все время поглядывая на меня, а я никак не могла понять, чего от меня ждут.
– Помоги, – шепнул мне Идар. – У них это принято.
Еще одно отличие. У нас со стола убирают женщины, живущие в логове, куда пришли гости, а гость всегда остается гостем. Кивнув, я подошла к Нериле, как звали жену Дархима. Она снова приветливо улыбнулась мне и указала на дверь в другую комнату. Оказалось, что это кухня. Там стоял котел с нагретой водой и ведро с холодной. Я мыла тарелки в горячей, споласкивала холодной и отдавала Нериле. Она вытирала их и ставила на полку аккуратной стопкой. Потом мне дали тряпку и отправили мыть стол, а Нерила мела пол, подбирая крошки.
Когда мы закончили, Идар уже ждал меня. Мы попрощались с Дархимом и его женой и покинули их дом. Мой волк обнял меня и потерся носом о висок.
– Злишься? – спросил он. – Таковы человеческие порядки, и мы не можем показать, что мы другие.
– Волки никогда не открывают своей сущности человеку, – сказала я, согласно кивнув.
– Не злишься?
Я отрицательно покачала головой. Нет, я не злилась. Как я могу злиться на своего избранника? Он ведь мой вожак. Если вожак сказал: «Надо!» – значит, я принимаю это или дерусь за право сказать «нет». Но ведь невозможно драться с собой, чтобы себе же и отказать в чем-то.