Волчьи ягоды
Шрифт:
— Ты что, сидел?
— Да, четыре года отмотал…
— За что?!
— За кражу. Хату выставил.
— Хату?!. Выставил?!. Ты что, серьезно?
— Абсолютно!
— Четыре года?.. За кражу?.. По тебе не скажешь… И татуировок у тебя нет…
— Татуировки «блатняк» выкалывает, а я просто вором был. Мне особые приметы не нужны.
— Вором был?
— Да, квартиры чистил.
— Зачем?
— Деньги нужны были.
— А институт? Это что, липа?
— Почему липа? Отсидел, поступил, осенью четвертый курс начну.
— А сколько
— Двадцать шесть.
— Я тебе не верю.
— Почему?
— Не выглядишь ты на двадцать шесть, намного моложе кажешься. А если ты сидел, то не можешь выглядеть моложе своих лет. Не похож ты на уголовника…
— А это каждый сам для себя решает, быть ему похожим на уголовника или нет. Я решил, что мне это не нужно. Я работаю тонко, мне уголовный антураж ни к чему.
— Ты работаешь?
— Да, иногда. Редко, но метко. Без жаргона и татуировок, — снисходительно улыбнулся Антон.
— А институт зачем?
— А что мне, по-твоему, по «малинам» шататься? Мне это неинтересно. Мне больше нормальная жизнь нравится.
— А блатным быть — это не нормально?
— Блатной блатному рознь. Есть люди, а есть «бакланы». «Бакланов» больше. Эти крыльями по жизни машут, а на выходе — одно дерьмо. Бывает, что и реальные люди ведут себя как «бакланы», но это их проблемы, меня они не касаются. Я живу как живу. С мамой живу, учусь, решаю проблемы с финансами.
— Точно с мамой живешь?
— Проблемы у нее со здоровьем. Лекарства дорогие нужны… Только не подумай, что я из-за этого воровать начал. Я тогда с отцом жил, с пацаном одним познакомился. Я в четырнадцать лет маленьким был, в любую форточку залезть мог. Сначала через форточки, потом все остальное… А в шестнадцать лет меня с поличным взяли. Следствие, суд, этап, все такое. Сначала «малолетка», потом на взрослую зону отправили… Вышел, вернулся домой, а отца уже нет, квартиру забрали. Мама к себе позвала… У нас с ней не все гладко было, но все-таки она мне мать… Вот и в институт поступил…
— С судимостью?
— Ну, если очень захотеть, то можно и с судимостью… Я ведь в школе отличником был. Меня даже за «ботаника» держали…
— Обижали?
— Нет. Не знаю почему, но я умею находить язык с людьми, — без всякого хвастовства сказал Антон.
— Верю… Не простой ты. С виду простой, а есть в тебе что-то такое… — Раз Антон затронул воровскую тему, Карина не могла удержаться от вопроса: — Ты Сухаря знаешь?
— Не знаю такого, — покачал головой Антон.
— Он за Подвойском «смотрит».
— Про Подвойск знаю, а про Сухаря — нет… Чего он хочет?
— «Общак» у него, хочет, чтобы мы туда отстегивали.
— «Общак» не у него, а у тех, кто его на Подвойск поставил… А может, и свой «общак» быть, если он сам себя на район поставил. Такое бывает. Тут главное — реальный авторитет. И еще смотреть надо, куда деньги уходят. Если на «обогрев» лагерей, тогда все правильно, если чисто на себя, то это уже крысятничество, за это убивают…
— А кто смотреть за этим будет?
— Ну, те, кто его на Подвойск поставил. Вряд
— Куда, говоришь, деньги уходят?
— На «обогрев» лагерных зон. Или просто на «грев».
— Ну да, — усмехнулась Карина.
— Зря ты улыбаешься, — с упреком посмотрел на нее Антон. — На самом деле все очень серьезно.
— Не верю я в доброту воров.
— Это не доброта, это инстинкт самосохранения. Если у воров не будет влияния в зонах, то и здесь, на воле, у них не будет власти. А власть на воле — это деньги. Большие деньги. Такой вот замкнутый круг. На воле деньги зарабатываются, чтобы удержать власть в зоне…
— А без денег никак?
— Что бы кто чего ни говорил, а реальная власть в зоне у ментов. Если ментов не подмазывать, они быстро воровскую вольницу свернут. И никакие бунты не помогут, потому что зэков на бунт без подогрева не поднять. Водка для этого нужна, наркота… Есть воры, которые могут поднять все на авторитете, но таких мало. В основном все на деньгах держится — ментов подмазать, себя потешить. Настоящий вор должен жить кучеряво, ну, в пределах закона. Воровского закона. Там все строго, но развернуться можно… Ну и мужиков иногда подкормить надо, чтобы с голоду не пухли. Бывает и такое, что пайку так срежут, что хоть зубы на полку. А еще мужикам подмазывать надо, чтобы они за воров план давали. Настоящему вору работать нельзя, а не всякий мужик за него пахать захочет… В общем, деньги на «обогрев» зоны нужны. Да и на воле деньги нужны, братву кормить надо. Опять же, если кого-то из своих закрыли, ему в зоне помогут. На те самые «шиши» и помогут, которые с вас хотят снять. И если вы отстегивать будете, вас тоже не забудут. Не думаю, что Сухарь «греть» вас будет, но на зоне, если вдруг попадетесь, отношение к вам нормальное будет. А то можно ведь и свинью подложить: объявят вас суками, и все, никакой жизни. Насчет женской зоны не знаю, а в мужской пацанов конкретно опустят…
— А кто на зону собирается?
— Так никто и не даст вам собраться. Придут, возьмут под белы рученьки, и привет… Или за вами нет никакой вины?
— Ну, вина, может, и есть, только у нас все схвачено.
— Да, знал я одного такого, — с мрачной иронией усмехнулся Антон. — Тоже так говорил, пока на десять лет не закрыли… Да я и сам в свое время думал, что со мной такого никогда не будет. Так в этом себя уверил, что страх потерял… От тюрьмы не зарекайся.
— Я не хочу в тюрьму.
— Тогда завязывай со своими делами.
— А если мне интересно заниматься своими делами? Если я не могу жить без риска?
— Я тебя понимаю, — кивнул Антон. — Сам люблю пощекотать нервы.
— Поэтому выставляешь хаты?
— Я все сказал. Больше ничего по этой теме не добавлю.
— И не надо ничего говорить. Если ты этим щекочешь себе нервы, пожалуйста. Но если кобелировать будешь…
— То что? — жестко глянул на Карину Антон.
Никогда он еще на нее так не смотрел. Но именно поэтому она не растаяла под его взглядом, как раз наоборот.