Волчица и пряности

Хасэкура Исуна

Этот жеребец по-прежнему не утратил своей силы и прыти и продолжал служить Лоуренсу верой и правдой. Всякий раз, когда Лоуренса охватывало желание, чтобы в странствиях его кто-нибудь сопровождал, он начинал жалеть, что не выбрал себе кобылу. Однако лошадь всего лишь должна была день за днем везти тяжелые грузы, и даже превратись она в человека, все получилось бы совсем не так, как в тех историях, где она вступала в связь со своим хозяином или, используя некие мистические силы, приносила ему богатство.

В лучшем случае она бы потребовала расплатиться за работу и дать отдохнуть.

Дойдя до

этой мысли, Лоуренс поневоле начал размышлять, что пусть лучше лошадь остается лошадью и что люди такие эгоисты. Он горько улыбнулся и вздохнул – он сам от себя уже устал. Продолжая размышлять, Лоуренс достиг берега реки и решил, что здесь и заночует. Хотя дорога была хорошо освещена полной луной, это не означало, что повозка не может свалиться в реку; а такая проблема была не из тех, которые можно легко решить, сказав «ой». Вероятнее всего, в этой ситуации Лоуренс лишился бы жизни; так что лучше всего было стараться в нее не попадать.

Лоуренс натянул поводья, приказывая лошади остановиться. Лошадь тоже почувствовала, что пришло время отдыха; она сделала еще два или три шага и, словно вздыхая, повесила голову.

В первую очередь Лоуренс скормил лошади оставшиеся у него овощи. Затем он вытащил из повозки бадейку, наполнил ее речной водой и поставил перед мордой лошади. Глядя, как лошадь радостно пьет, Лоуренс и сам отхлебнул воды, которую ему дали в деревне. Вообще-то Лоуренсу хотелось выпить не воды, а вина. Однако если рядом нет собеседника, от вина ощущение одиночества лишь усиливается. Кроме того, Лоуренс боялся, что может выпить слишком много и опьянеть; так что он решил просто лечь спать пораньше.

Поскольку в пути Лоуренс поел овощей, сейчас он был не так уж голоден. Поэтому он ограничился тем, что сунул в зубы кусок сушеного мяса, и взобрался на повозку. Как правило, постелью Лоуренсу служило полотно, которым он накрывал товары в повозке. Но сегодня у него были меха, и не воспользоваться этим было бы просто абсурдно. Хотя Лоуренс находил, что от шкур довольно неприятно пахнет, но это все же было лучше, чем мерзнуть. Из опасения, что, свернувшись в гнездышке из шкур, он может нечаянно помять пшеницу, Лоуренс приподнял край полотна, чтобы отодвинуть ее подальше.

Подняв полотно, Лоуренс не издал ни звука – возможно, потому, что увиденное им было слишком уж невероятно.

– ...

Как ни удивительно, кто-то другой забрался в шкуры прежде, чем это сделал Лоуренс.

– Эй!

Лоуренс сам не знал, вырвалось у него изо рта это слово или нет. Он подумал, что, может быть, это у него от потрясения; а может, у него наваждение из-за того, что он слишком долго скитался в одиночестве.

Однако сколько бы он ни тряс головой и ни тер глаза, красивая девушка, забравшаяся в повозку раньше него, не исчезала.

Девушка спала так мирно и сладко, что ее и будить было неловко.

– Эй! Ты! – крикнул Лоуренс решительно, но не грубо. Он хотел знать, какие планы были на уме у этой девушки, забравшейся в его повозку. Возможно, она сбежала из дому – а с такими вещами Лоуренс связываться совершенно не желал.

– ...Ммм?

В ответ на слова Лоуренса девушка лишь плотнее закрыла глаза и чуть пошевелилась. В ее голосе не было ни следа тревоги или страха. У тех из бродячих торговцев,

кто, будучи в городе, навещал публичные дома, от этого милого голоса закружилась бы голова. Завернувшаяся в шкуры и мирно спящая под лунным светом, девушка выглядела совсем юной, но при том – ошеломляюще привлекательной. Лоуренс бессознательно сглотнул, но именно это действие, как ни странно, заставило его полностью успокоиться.

Если эта красивая девушка на самом деле была шлюхой – кто знает, сколько денег с него затребуют, если он ее хотя бы коснется. Едва Лоуренс подумал о ситуации с денежной стороны, он восстановил самообладание, и притом куда полнее, чем если бы он подумал о молитве.

Быстро придя в себя, Лоуренс сказал:

– Эй! Просыпайся! Что ты делаешь в моей повозке?

Девушка, однако, не подала ни малейшего намека на то, что собирается просыпаться.

Не отрывая взгляда от девушки, Лоуренс сердито ухватил несколько шкурок, пристроенных вокруг ее головы, и отпихнул их в сторону. Лишившись поддержки, голова девушки упала на шкурки ниже. Девушка простонала сквозь сон. Лоуренс собрался позвать ее снова, но тут все его тело словно задеревенело.

На макушке у девушки виднелась пара собачьих ушей.

– Мм... ахх...

Девушка явно просыпалась, и это встревожило Лоуренса. Он с напором произнес:

– Эй! Чем, по-твоему, ты занимаешься, лазаешь по чужим повозкам?

Во время своих странствий Лоуренс имел неприятный опыт ограблений разбойниками и наемниками, причем не один раз. У девушки, конечно, была пара ушей, каких не могло иметь человеческое существо, но все-таки она оставалась всего лишь девушкой, и Лоуренс не испытывал перед ней страха. Однако, хоть девушка и не отвечала Лоуренсу, он умолк, ибо медленно поднимающаяся на ноги нагая фигура была невыразимо прекрасна. Девушка стояла на повозке с товарами, и лунный свет лился на ее гладкие, шелковистые волосы, плащом развевающиеся за ее спиной. Пряди волос спускались вдоль шеи к плечам и ключицам; она была прекрасна, как Святая Дева-Мать на картинах; стройное тело было хрупким и изящным, словно сделанное из тающего льда.

На совершенном туловище, словно искусственно созданные, виднелись небольшого размера груди, от них исходил таинственный, какой-то животный запах. Очарование девушки было таково, что человека охватывала дрожь, но в то же время была в нем какая-то теплота.

Картина была столь притягательна, что человек мог бы стоять столбом и пускать слюни, глядя на нее; но при том картина эта была столь необычна, что человек мог бы встревожиться и занервничать.

Девушка медленно открыла рот и одновременно зажмурила глаза, и вдруг она завыла, запрокинув голову в небо.

– Аууууууууууу...

Страх вцепился Лоуренсу в сердце, словно тело его внезапно подхватило и унесло порывом ветра.

Таким воем волки или собаки призывают своих сородичей; он предвещал нападение на человека. Это был настоящий волчий вой, не подражание Ярея, слышанное Лоуренсом раньше.

Потрясенный, Лоуренс отпрыгнул назад, и кусок сушеного мяса, который он по-прежнему держал в зубах, выпал на повозку. Страх не выпускал его.

Силуэт девушки, окутанный лунным светом, и эти уши у нее на макушке – эти звериные уши.