Волчица нежная моя
Шрифт:
– Лучше поздно, чем никогда! – Лопахин сказал громко, с вызовом, но почему-то опустил голову.
– Да нет, лучше никогда… – усмехнулся Гордеев. – Настя знала про ваши художества?
– При чем здесь Настя? – снова взвился Лопахин.
– А при том, что трудно быть замужем за идиотом! Хранишь ему верность, хранишь, а он гадит вокруг себя, гадит. Вокруг семьи гадит! Прибирайся потом за ним!.. Знала Настя, кто в Сотникова стрелял. Знала, кого за это посадить могут. За тебя, дурака, переживала… Я двадцать лет за ней бегал! Двадцать лет, как об стенку
Лопахин сорвался вдруг с места и, с дикой злобой сжимая кулаки, бросился на Гордеева.
– Убью!
Но Спелов подставил ему подножку, и он растянулся по земле. Подниматься не стал, как лежал, так и забился в рыданиях, закрыв голову руками.
– Я искал человека, который меня подставил, и я мог найти тебя, – Гордеев нарочно говорил громко. – Настя это понимала, поэтому ей приходилось задабривать меня. Вдруг я тебя найду, но не удавлю!..
Рыдания становились все громче.
– Любила она тебя, утырка! Жалела!.. – продолжал он. – И меня задабривала… А ты знал это! Я спал с ней, а ты терпел!.. И кто ты после этого?
Лопахин стонал сквозь зубы, одной рукой он держался за голову, другой конвульсивно бил по земле.
– Она твою вину на себя взяла, чтобы мы от тебя, дурака, отстали! Она за тебя, идиота, сесть могла!.. Вот я и думаю, может, помиловать тебя, недоноска? Ради Насти!..
Увы, но щадить Лопахина никак нельзя. Многострадальный Насыр все еще под стражей, а Гордеев под следствием. Лавочка эта и сама по себе закрывалась, но неплохо было бы катализировать процесс.
– А-а! – Истошный рев подраненной птицей взметнулся в небо, расправил побитые крылья и закружил над местом.
Но расправил крылья и сам Лопахин. Как будто подъемная сила оторвала его от земли, поставила на ноги и швырнула на Гордеева. Глаза безумные, рот перекошен, на губах пена… Спелов и в этот раз успел отреагировать и сбить его с ног, но Лопахин снова поднялся и с той же безумной яростью кинулся на врага. Его снова уложили, на этот раз скрутили по рукам и ногам, но даже в безнадежном положении он рвался к Гордееву.
– Убью!.. Убью!.. Убью!.. – Эти угрозы звучали, как заклинания.
Даже когда Лопахину заткнули рот, Гордеев слышал их.
Он велел везти безумца в полицию. Нельзя оставлять на свободе человека, который не просто желал ему смерти, а рвался убивать.
Сотников смотрел на него, как на сопляка, который вдруг неожиданно для всех перещеголял опытного, битого жизнью профессионала.
– Ну, еще раз тебе спасибо, Михаил Викторович.
Опознал он в Окулове преступника, вывели доморощенного киллера на чистую воду. Дело закрыли, Насыра выпустили. И Гордеев свободен как птица, и завтра они с женой вылетают в Лондон, но только для того, чтобы повидать сына. Они обязательно вернутся в Россию, построят дом… А если вдруг
– А как там с Лопахиным?
В ответ Сотников покрутил пальцем у виска.
– Провели экспертизу, составили заключение, никаких сомнений…
Не выдержали нервы у Лопахина, и совесть не смога вынести тяжести вины – свихнулся он, и не избежать ему принудительного лечения. Он уже в психушке, но решения суда еще пока нет.
– Бывает.
Гордеев забрал пропуск, сухо попрощался со следователем, покинул здание, остановился на крыльце. Дождь на улице, с утра моросило, а сейчас льет. Зонта нет, но машина рядом, главное, в лужу не наступить по пути к ней. Туфли не пропускают – но вдруг лужа окажется чересчур глубокой?
До машины оставалось совсем чуть-чуть, когда его окликнул знакомый голос. Настя?!
– Миша!
Он еще не остановился, но уже стал поворачиваться на голос. Муж и жена – одна сатана, Лопахин уже сошел с ума, вдруг и Настя тронулась. А психам все можно – хоть стреляй, хоть ножом в бок.
Но Настя стрелять не собиралась, и ножа у нее не было. И взгляд вполне вменяемый. Шляпка на ней модная, пальто стильное, в одной руке она сжимала зонт, другую держала в просторном накладном кармане. Лицо у нее спокойное, но спрятанные в кармане пальцы заметно шевелились.
Гордеев смотрел ей в лицо, но в поле зрения держал и руки. Вдруг в кармане у Насти нож или остро заточенная отвертка, а может, у нее там револьвер дамского формата.
Капли мочили голову, скатывались за воротник, но Гордеев старался этого не замечать. Сейчас он поговорит с Настей и отправится домой, там он затопит баньку, Лера подаст бокал горячего вина, согреет его.
Дождь раздражал, хотелось поскорее забраться в машину, но тогда и Настю придется позвать за собой, но это слишком. Она могла воспринять это как намек, как приглашение в настоящее и будущее. Но у нее своя жизнь, и если она вдруг этого не понимает, он постарается объяснить.
– Домой спешишь? – догадалась она.
– Домой.
– А как же я?
– Извини.
– Я знаю, ты сдал моего мужа, – Настя кивком показала на здание Следственного комитета.
– Твой муж пытался меня убить.
– А ты этого не заслужил? – спросила она, дурными глазами глянув на него.
– Нет! – Он сказал негромко, но резко, хлестко.
Настя вздрогнула, как львица, сидящая на тумбе перед дрессировщиком. Услышала щелчок бича, встрепенулась, протрезвела, успокоилась.
– Я не просила его тебя убивать…
– Я знаю, – не очень уверенно сказал он.
– И про Сотникова я потом узнала… Если бы я знала, я бы его остановила…
– Верю.
– Ты даже не представляешь, как я переживала за Вадима.
– Представляю.
– Я его любила… Если ты думаешь, что я любила тебя!.. – Настя стала заводиться, но сама же себя и сдержала.
– Ты меня ненавидела.
– За что? За то, что ты бросил меня? Ненавидеть?! Да нет, я просто презирала тебя!..