Волчицы из Машкуля
Шрифт:
Козлами папаша Куртен назвал живую изгородь, отделявшую его поле от соседского.
Он засунул ружье, прикрыв его листвой и расправив колючие ветки ежевики и терновника так, чтобы скрыть от глаз прохожих, а заодно предохранить от дождя и сырости — двух опасностей, которые не страшат настоящего браконьера до тех пор, пока у него не перевелись свечные огарки и тряпки.
— Куртен, — начал Мишель, стараясь казаться как можно безразличнее, — вы знали, что маркиз де Суде был женат?
— Ей-Богу, нет, не знал, — ответил крестьянин.
Добродушный вид крестьянина ввел в заблуждение
— И что у него есть две дочери? — продолжал он.
Куртен, все еще возившийся с ружьем и заканчивавший переплетать непослушные побеги ежевики, живо обернулся и устремил на молодого человека такой пытливый взор, что тот, хотя вопрос и был вызван простым любопытством, вспыхнул до корней волос.
— Выходит, вы встретили Волчиц? — спросил Куртен. — В самом деле, я слышал рог старого шуана.
— Кого вы называете Волчицами, Куртен? — спросил Мишель.
— Я называю Волчицами незаконных дочерей маркиза, кого же еще?
— Этих двух девушек вы называете Волчицами?
— Черт возьми, да у нас тут все их так называют. Но вам-то невдомек, раз вы приехали из Парижа.
Грубость, с какой метр Куртен высказался о девушках, привела робкого молодого человека в такое замешательство, что он, сам не зная почему, решил солгать.
— Нет, я их не встретил, — сказал он.
Куртен что-то заподозрил, услышав ответ молодого человека.
— Тем хуже для вас, — заметил он, — ведь это две хорошенькие стройные девицы: и на вид хороши, и подцепить их приятно.
Затем он взглянул на Мишеля, как обычно помаргивая глазами.
— Говорят, они чересчур смешливы, — продолжал он, — да ведь девчонкам так и положено, верно, господин Мишель?
Не понимая причины, молодой человек почувствовал, что сердце его больно сжалось, когда этот грубый крестьянин с оскорбительным добродушием отозвался о двух очаровательных амазонках, с которыми он расстался, полный восхищения и глубокой благодарности.
Огорчение молодого человека отразилось на его лице.
Теперь Куртен уже не сомневался, что Мишель встретился с Волчицами, как он их называл, а оттого, что молодой человек это отрицал, результат встречи представился ему гораздо более серьезным, чем был на самом деле.
Не вызывало сомнения, что маркиз де Суде только что побывал в окрестностях Ла-Ложери, и казалось вполне вероятным, что Мишель видел Мари и Берту — на охоте отец редко обходился без них; возможно, юноша не только виделся, но и говорил с ними. А согласно мнению, сложившемуся у местных жителей о сестрах Суде, беседа с ними не могла стать ничем иным, кроме как началом любовной интрижки.
В результате умозаключений Куртен, привыкший мыслить логически, пришел к выводу, что с его молодым хозяином ничего другого произойти не могло.
Мы сказали «молодым хозяином», потому что Куртен обрабатывал полоску земли во владениях г-на Мишеля.
Но труд земледельца Куртен считал недостойным для себя, он мечтал о должности егеря при баронессе и ее сыне.
Поэтому хитрый крестьянин стремился во что бы то ни стало расположить к себе молодого хозяина.
Он потерпел неудачу, подговаривая его не слушаться матери, запретившей сыну охоту. А сейчас ему показалось, что
Мы уже видели, как он попытался сгладить неприятное впечатление от своих слов.
Он решил продолжать в том же духе.
— В сущности, — заметил он с плохо разыгранным добродушием, — злые языки всегда преувеличивают, особенно если речь идет о молодых девушках. Мадемуазель Берта и мадемуазель Мари…
— Их зовут Мари и Берта? — живо отозвался молодой человек.
— Да, Мари и Берта. Мадемуазель Берта — та, что брюнетка, а мадемуазель Мари — блондинка.
Он посмотрел на Мишеля со всей пытливостью, на какую только был способен, и ему показалось, что при упоминании Мари молодой человек слегка покраснел.
— Я сказал, — продолжил настойчивый крестьянин, — что мадемуазель Мари и мадемуазель Берта любят охоту, но ведь это человека не портит, ибо покойный кюре из Ла-Бената был завзятый браконьер, но его мессы не стали хуже от того, что его собака сидела в ризнице, а ружье лежало за алтарем.
— Во всяком случае, — ответил Мишель, забыв, что недавно отрицал свою встречу с девушками, — они выглядят кроткими и добрыми, особенно мадемуазель Мари.
— Они и в самом деле такие, господин Мишель, кроткие и добрые! Когда в прошлом году стояла удушливая жара и болотная лихорадка унесла много жизней, кто ухаживал за больными, да притом беспрекословно, в то время как врачи, аптекари и им подобные вплоть до ветеринаров пустились наутек? Волчицы, как их все называют. О, эти девушки не из тех, что занимаются богоугодными делами напоказ. Нет, они украдкой заходят в дома нуждающихся, они дают милостыню и собирают благословения. И потому, хотя богатые их ненавидят, хотя знатные им завидуют, можно смело сказать: бедные стоят за них горой.
— Почему же о них сложилось такое нелестное мнение? — спросил Мишель.
— Э! Разве узнаешь? Разве кому-нибудь это важно? Разве кто-нибудь об этом задумывается? Видите ли, господин Мишель, люди, прошу прощения, они вроде как птицы: если заводится среди них какая хилая да больная, они все на нее кидаются и выщипывают перья. Точно могу сказать вам только одно: к этим бедным девушкам люди их круга поворачиваются спиной и нелестно отзываются о них. Взять хотя бы вашу матушку, господин Мишель, вот уж добрая женщина, верно? А если попробуете заговорить с ней об этих девушках, она, даю вам слово, ответит как все: «Это потаскушки!»
Однако, несмотря на резкую перемену во взглядах Куртена, Мишель, казалось, не был расположен откровенничать; что до самого Куртена, то он, со своей стороны, счел, что за один раз достаточно подготовил почву для доверительных бесед, о чем он мечтал. Видя, что Мишель собрался уходить, Куртен проводил его до края своего поля.
Пока они шли, он заметил, что молодой человек часто посматривал в сторону темневшего вдали Машкульского леса.
VIII
БАРОНЕССА ДЕ ЛА ЛОЖЕРИ