Волчий лог
Шрифт:
— Выручку я ей и так каждый день делаю, — усмехнулась Ника. — А Крыся и без игрушечных мышей обойдется, пусть настоящих ловит.
Похоже, мои выводы были верными. Деньги Егора — это деньги Егора, а на свои «маленькие слабости» Ника предпочитает собственные тратить. Странно. У волков в семье обычно все общее.
— Инга, можно задать тебе личный вопрос? — посмотрела на меня рыжая, заставляя оставить «чужую арифметику». — Не захочешь — не отвечай.
У меня внутри зашевелилось неприятное предчувствие, но я пересилила
— Спрашивай.
— Стас — твоя пара? — выпалила рыжуха.
Я споткнулась и удивленно посмотрела на «подругу». Та серьезно глядела на меня своими огромными глазищами, и в их серой глубине застыло ожидание. Вот же… заноза. Знает, какие вопросы задавать.
— С чего ты взяла?
Голос дрогнул, и я сделала вид, что закашлялась. Не хотелось, чтобы рыжая все поняла, но та оказалась чересчур уж проницательной.
— Так я и думала, — кивнула она и пояснила: — Он ведь никак не может выкинуть тебя из головы, все время приезжает. Тянет его, как магнитом, хоть Стас и сопротивляется.
— Мне он без надобности, — отрезала я, ускоряя шаг.
Тоже мне, провидица нашлась! И чего лезет, куда не просят? Тут и сама разобраться толком не могу, так еще и рыжей обязательно нос сунуть нужно.
— Прости, я не хотела к тебе в душу лезть, — словно подслушав мои мысли, тихо сказала Ника и осторожно коснулась моей руки. — Просто я слишком хорошо знаю, что такое быть одной. Не отталкивай его, Инга. Дай шанс и ему, и себе.
— А с чего ты так за Брягинцева волнуешься?
Я ускорила шаг, торопясь побыстрее отделаться от «подруги».
— Не за него. Я за тебя переживаю.
Ника посерьезнела, и мне на миг показалось, что она гораздо старше своих двадцати четырех. Такое уже было, тогда, в лимузине, когда она о своей семье рассказывала.
Я присмотрелась к рыжей внимательнее. Интересно, как ей удается быть такой жизнерадостной? Жизнь-то не сахар, и Нике сполна пришлось горя хлебнуть, а она даже не думает унывать, светится вся, как солнышко. Почему у меня так не получается?
— Это только кажется, что одиночество — благо. Ничего хорошего в нем нет, уж я-то знаю.
Ника вздохнула и поправила выбившуюся из-под шапки волнистую прядь.
Я усмехнулась. Нет. В некоторых случаях одиночество — именно благо. По крайней мере, ни от кого не надо зависеть и можно не бояться, что тебе причинят боль.
— Я подумаю, — уклончиво ответила рыжей и прибавила шаг.
— Ну, вот и отлично, — улыбнулась та и снова стала выглядеть молоденькой девчонкой.
— Зайдешь?
Я кивнула на свою калитку. Не то, чтобы мне так уж хотелось видеть Нику в гостях, скорее, просто из вежливости.
— Если ты не против, — заметно обрадовалась рыжая.
Похоже, ей хотелось пообщаться. И то, сидит одна, Егора целыми днями дома нет. Тоска зеленая…
Мы вошли в дом, оставили куртки в прихожей, и я повела Нику в гостиную.
— Ничего
Она приблизилась к столу и осторожно дотронулась до скатерти. Я ее почти сразу после рождения Никитки связала. Помню, так хотелось от ненужных мыслей избавиться, что я почти все время, пока Ник спал, орудовала крючком. Как в трансе каком-то. Утром сама не верила, что столько за ночь успела.
— Это ты сама? — спросила рыжая.
— Да.
— А картины? Тоже ты?
— Нет, это бабушка вышивала. Она у меня настоящая мастерица была. Сама придумывала сюжеты, подбирала нитки. Редкое чувство цвета.
Я машинально убрала с кресла брошенную Ником подушку и отодвинула с края стола деревянную плошку с домашними чипсами.
— Ма, ты шоколадку купила? — послышался из коридора голос Никитки.
— В сумке, — крикнула я.
Сын выдал что-то неразборчиво-радостное, и вскоре послышался торопливый топот. Я усмехнулась. Никитка потащил добычу в свою берлогу. Услышал, что у нас гости, теперь его из комнаты не выкуришь.
— Это твоя бабушка?
Ника подошла к портрету, написанному художником Васильевым.
Обычно тот изображал только местных дворян, но бабуля ему понравилась своим, как он выразился, типажом, и живописец попросил ее позировать. А дедушка потом купил эту картину, не захотел, чтобы его женой всякие чужаки любовались. «Валькирия, валькирия, — ворчал он. — Пусть себе своих валькирий в другом каком месте нахваливает, а мою жену нечего всякими словами называть». Помню, баба Маша всегда мечтательно улыбалась, когда мне об этом рассказывала, и лицо у нее таким молодым становилось, светящимся.
— Красивая. Ты на нее очень похожа.
Ника посмотрела на меня, а потом снова вернулась к портрету и даже провела рукой по холсту, словно здороваясь. Я иногда тоже так делала, когда хотелось ощутить бабушкино присутствие, вспомнить прикосновение ее пальцев к своей щеке, услышать мелодичный голос.
— У нас все женщины в роду похожи, — отсекая ненужную слабость, коротко ответила рыжей.
— А твоя мама, она…
Ника не договорила, вопросительно вскинув на меня взгляд.
— Она в Канаде. Умотала туда в конце девяностых, вышла замуж, теперь у нее другая семья.
Я достала из горки сервиз и расставила чашки. Раз уж пошли у нас такие «задушевные» разговоры, без чая точно не обойтись.
— Выходит, ты с бабушкой росла?
Ника все еще не могла оторваться от картины. Она словно приклеилась к портрету, внимательно разглядывая изображенную на нем статную женщину с гордо поднятой головой и ясным взглядом. Наверное, лет в сорок пять я буду выглядеть так же. У нас с бабушкой не только внешность, у нас и волчицы похожие — белые, синеглазые, редкие. Если б еще моя не была такой предательницей…