Волчий зал
Шрифт:
Девица пытается сделать реверанс, однако Генрих крепко держит ее за локоть.
— Небеса и святые, с которыми я беседую, — говорит она, — сказали мне, что еретиков, которые вас окружают, надо бросить в один большой костер, и если вы его не зажжете, то сгорите сами.
— Каких еретиков? Кто они? Я не приближаю к себе еретиков.
— Вот одна!
Анна приникает к королю, тает, как воск, на его алом с золотом джеркине.
— И если вы вступите в какую-либо форму брака с этой недостойной
— Семи месяцев?! Полноте, мадам, разве нельзя было округлить? Пророки не говорят «семь месяцев».
— Так сказали мне небеса.
— А когда семь месяцев истекут, кто меня сменит? Кто станет королем вместо меня?
Монахи пытаются оттащить блаженную от короля: такое в их планы не входило.
— Лорд Монтегю, у него кровь. Маркиз Эксетер, он королевской крови. — Теперь монахиня уже сама силится высвободить локоть из королевской хватки. — Я видела госпожу вашу матушку, — говорит она, — в языках бледного пламени.
Генрих выпускает ее руку, словно обжегшись.
— Мою матушку? Где?
— Я хотела найти кардинала Йоркского. Я обыскала рай, ад и чистилище, но его там нет.
— Она ведь сумасшедшая, да? — говорит Анна. — Если она сумасшедшая, ее нужно выпороть. Если нет — повесить.
Один из священников объявляет:
— Мадам, она великая праведница. Ее глаголы внушены небом.
— Уберите ее от меня! — требует Анна.
— Тебя поразит молния! — кричит монахиня Генриху. Тот нервно смеется.
Норфолк проталкивается вперед, рычит сквозь сжатые зубы:
— Уведите ее в тот бордель, из которого вытащили, пока она не испробовала вот этого, клянусь Богом!
Герцог потрясает сжатыми кулаками.
В давке один из монахов ударил другого Распятием, блаженную уволакивают, она пророчествует на ходу, гул толпы нарастает, Генрих, крепко держа Анну за руку, пятится туда, откуда пришел. Он, Кромвель, идет за монахами и, как только толпа редеет, трогает одного из них за плечо.
— Я был слугой Вулси, — говорит он. — Я хотел бы побеседовать с блаженной.
Посовещавшись между собой, монахи пропускают его к девице.
— Сэр? — спрашивает она.
— Не могли бы вы еще раз поискать кардинала? Если я сделаю пожертвование?
Она пожимает плечами. Один из францисканцев говорит:
— Это должно быть значительное пожертвование.
— Как вас зовут?
— Отец Рисби.
— Я очень богат и заплачу, сколько скажете.
— Вы хотите просто узнать местонахождение усопшего, чтобы молиться о нем самостоятельно, или предполагаете сделать вклад на помин души?
— Как посоветуете. Однако, разумеется, я должен быть уверен, что он не в аду, чтобы не тратиться на мессы впустую.
— Мне надо посоветоваться с отцом Бокингом, — говорит девица.
—
Он кивает. «Приходите за ответом», — говорит блаженная и, повернувшись, исчезает в толпе. Он дает монахам деньги для неведомого отца Бокинга, который, судя по всему, устанавливает здесь цены и ведет бухгалтерию.
Король удручен. А как еще должен чувствовать себя человек, которому сказали, что его поразит молния? К вечеру Генрих жалуется на боль в голове, лице и челюсти. «Подите прочь, — говорит его величество докторам, — все равно от вас никакого проку. А вы, сударыня, — это уже Анне, — велите вашим дамам вас уложить. Я не хочу разговоров. Пронзительные голоса мне мучительны».
Норфолк бурчит себе под нос: у Тюдора вечно все не слава богу.
В Остин-фрайарз, когда у кого-нибудь течет из носа или подвернулась нога, мальчишки разыгрывают интерлюдию под названием: «Если бы Норфолк был доктором Беттсом». Болит зуб? Вырвать! Прищемил палец? Отруби себе руку! Болит голова? Долой ее с плеч, новая вырастет!
Пятясь к выходу, Норфолк замирает на полушаге.
— Ваше величество, она не сказала, что молния вас убьет.
— Верно! — радостно подхватывает Брэндон.
— Живой, но низложенный с трона, живой, но черный и обугленный? Вот счастье-то! — Перечислив свои горестные обстоятельства, Генрих кричит слугам, чтобы принесли дров, пажу — чтобы согрел вина. — Неужто король Англии должен сидеть с пустым кубком возле гаснущего камина?! — Монарх, похоже, и вправду замерз. — Она говорит, что видела мою матушку.
— Ваше величество, — произносит Кромвель осторожно, — известно ли вам, что ваша матушка изображена на одном из витражей в соборе? И когда сквозь витраж бьет солнце, может показаться, будто она окружена светом. Думаю, это и видела монахиня.
— Вы не верите в ее видения?
— Полагаю, она не отличает происходящего вовне от того, что творится у нее в голове. Такое бывает. Наверное, ее стоит пожалеть, но не слишком сильно.
Король хмурится. Говорит:
— Я любил матушку. — Потом: — Бекингем очень полагался на видения. Один монах сказал ему, что он станет королем.
Нет надобности добавлять, что Бекингем казнен за государственную измену больше десяти лет назад.
Когда двор отправляется в Кале, Кромвель идет вместе с королем на «Ласточке». Стоит на палубе, смотрит, как удаляется английский берег. Рядом герцог Ричмондский, незаконный сын Генриха, взволнованный тем, что первый раз в жизни вышел в море на корабле, да еще с отцом. Фицрой — миловидный белокурый мальчик лет тринадцати, высокий, но тоненький, вылитый Генрих в его годы, полностью осознает свое положение.