Волчья хватка-2
Шрифт:
Если дарёная стрела приносила удачу, то половина добычи воздавалась дарителю, который, в свою очередь, благодарил новой стрелой.
Ражный играл патроном, глядя, как охотница хлопочет возле битого зверя, обминает снег и ищет входное отверстие от пули: все роды ловчих араксов он знал наперечёт, с некоторыми был в дальних и близких родственных отношениях и сейчас стоял и гадал, из которого эта сирая дева со взором волчицы.
— Не моя добыча, — с лёгкой иронией проговорила охотница, отмывая руки снегом. — Я промахнулась.
— Ты подарила мне топор. — Ражный закинул тушу на плечи. — Показывай, где твоё
— Знаешь что, охотник, возьми его себе и ступай домой.
— Благодарю, но ты и так сделала меня своим должником. — Он пошёл по лыжне. — Не знаю, чем и отдариться… Так что веди прямой дорогой!
— Ты говоришь так, будто не кабана добыл, а меня! — как-то весело возмутилась она. — Ничего я тебе не покажу! Не хочешь брать добычу — оставь её здесь и иди.
— Как тебя зовут, ловчая дева? Она шла по его следам:
— Будто не знаешь… Кукушка!
— Но у тебя есть имя!
— Зачем оно в Вещерских лесах? — она встала и воткнула лыжи в снег. — Знаешь, сколько таких, как ты, возле моей заимки ходят и имя спрашивают?
— Не знаю, но представляю, — на ходу проговорил Ражный. — И удивляюсь… Почему до сих пор никто тебя не вывел с Вещеры?
— Пытались…
— Хорошо, что никому не удалось!
— И ты не радуйся! Уходи отсюда.
— С детства слышал про кукушек, про сорок… Думал, они ласковые к араксам. Да, похоже, все это сказки.
Сирая дева догнала его, перекрыла лыжами дорогу:
— В таком случае я никуда не пойду!
— Не ходи. Я все равно найду твою вотчину, — Ражный обошёл её. — Только уйдёт время, пока я распутываю следы. Рогна остынет и потеряет свою ценность.
Она некоторое время молча шагала позади, затем встала на лыжи и пошла рядом.
— Хотелось бы тебе верить, — не сразу проговорила она. — Но не могу.
— Что же тебя смущает?
— Обычаи…
— Наши обычаи?
— Наши, наши, аракс… Ты ведь у бренки на послушании?
— Да вот, угораздило…
— И ты холост.
— К счастью! А ты откуда знаешь?
— Знаю… То есть, если ты возьмёшь замуж кукушку, то освобождаешься от своего будущего сирого состояния…
— Если возьму — освобожусь.
— Вот видишь!
— Ты решила, я искал тебя, чтоб взять замуж и таким образом удрать из Вещерских лесов?
— Я ничего ещё не решила, — жестковато отозвалась она.
— Я тоже… Да и где тебя возьмёшь? Ты хоть и кукушка, но не сказочная.
— Пора бы уж забыть тебе сказки… Ражный чуть замедлил шаг:
— Стараюсь… Но все время смутные чувства… Вот когда бежал по твоим следам, ощутил себя на празднике Манорамы. — Он рассмеялся. — Только ты на лыжах, а не в седле охочей кобылицы! Я и вовсе пеший. Но все равно чувства, как на Пиру Радости.
И по тому, как она промолчала, Ражный понял, что ему верят.
— И ещё, — добавил он, — не привык в должниках ходить. Один поэт сказал: за все добро расплатимся добром…
Она забежала вперёд и снова перекрыла путь:
— Ты в самом деле отдариться хочешь?
— Хочу, и по нашему обычаю, с лихвой.
— Тогда научи меня готовить рогну, — вдруг попросила с каким-то вызовом.
Рогна — особым способом приготовленный костный мозг дикого зверя, считался у араксов чисто мужской пищей, а если точнее, своеобразным допингом, который употребляли не каждый день
Было легко определить, когда женщина вкушала запретный плод…
Он хотел спросить, зачем это сирой деве, однако вспомнил, что она ни о чем не спрашивала, одаривая тулупом, топором и продуктами…
— Хорошо, — усмехнулся Ражный. — Научу, но должен предупредить, борода отрастёт! Как у меня.
— Я слышала!
— Тогда пошли быстрее!
Гнездо кукушки оказалось хорошо скрытым в тёмном ельнике, и прежде небольшая изба с рубленым двором была явно старообрядческой заимкой, о чем свидетельствовал восьмиконечный деревянный крест над входом. Этот еловый остров среди болот ловчая дева называла урманом, что говорило о её сибирских корнях, и по одному этому слову, а ещё по огромным светло-карим глазам и пристально-волчьему взору Ражный вычислил прозвище её рода — Матера или Перцева.
Кормилица Елизавета любила рассказывать о засаднике Матере, который ещё в давние-давние времена по велению Ослаба взял с собой девять молодых араксов своего рода и увёл в Персию, где служил в личной охране падишаха. Когда же вышел двадцатилетний срок, восточный властитель не захотел отпускать витязей на родину и вначале пытался подкупить их, обещая золото, высокородных жён и рабынь. Матера не захотел остаться в чужой земле и мог бы уйти со своими родичами помимо воли падишаха, но не имел права нарушить табу — проливать кровь тех, кому служил, а вырваться без боя оказалось невозможно. Зная об этом, падишах пошёл на хитрость, вроде бы решил отпустить засадников с миром и устроил прощальный пир в крепостной башне. Пока араксы вкушали вина и яства, взирая на девять восхитительных танцующих дев, сам незаметно вышел и приказал запереть железные двери и замуровать камнем. Наутро же, когда воины проснулись в объятьях тех самых танцовщиц, властитель поднялся на свод башни, где оставалась единственная открытая бойница, и объявил два условия. Засадники смогут вернуться домой только после того, как девы зачнут от них и родят по младенцу, а за это время араксы должны обучить своему боевому ремеслу девять персидских юношей.
Матера посовещался с родственниками, согласился исполнить оба условия и принял в науку отобранных падишахом молодых персов, которых сквозь бойницу спустили по верёвке в башню. И уже на третий день заявил, что второе условие падишаха исполнено.
— Неужели так скоро можно обучиться вашему искусству? — подивился тот.
— Ты же знаешь, царь, убивать получается всегда быстрее, чем зачинать и рожать, — сказал ему Матера. — Испытай учеников, пусть покажут, чем они овладели.
Сначала властитель хотел поднять их на верёвке, однако за это короткое время стройные юноши раздались в кости и так взматерели, что уже не проходили в бойницу. Тогда он велел разобрать замуровку и открыть ворота. А для испытания выставил против девяносто своих лучших бойцов и, хотя знал, что наёмные засадники не станут проливать крови, но все равно окружил башню тройной охраной.