Волчья хватка

Алексеев Сергей Трофимович

— Где же сейчас этот японец? — внезапно спросил Ражный.

Финансист пожал плечами.

— Исчез… Говорили, будто у нас в России и при странных обстоятельствах. Но дело не в нем, Вячеслав Сергеевич… Мы не уедем отсюда до тех пор, пока не сговоримся.

— Я думаю, зачем так много продуктов завезли? — усмехнулся он.

— Итак, ты — член тайного ордена? Или как это у вас называется?

— Добро, ну а если мы сговоримся… Что ты станешь делать? Что предлагает твой генератор идей?

— Он уже ничего не предлагает. И вообще, при делах в конечном итоге должны остаться мы с тобой, без третьего лица.

— А

что хочешь ты?

Поджаров не спешил, вероятно, будучи уверенным, что додавливает соперника, и теперь опасался сделать ошибку.

— Ещё раз подчёркиваю: побуждения чисто патриотические, — уточнил он. — Понимаешь, меня всегда возмущало… Нет, точнее, бесило нашествие Востока. Имею в виду восточные единоборства. Создали моду, кич, и все ведь на пустом месте. У меня было время покопаться в этих вопросах… Все эти узкоглазые виды для легковесных, малорослых людей. Трудно представить себе, как Илья Муромец будет визжать, прыгать и бить пятками, когда у него есть руки… Да, у меня имеется сверхзадача. Я хочу внедрить и утвердить в мире русский… или правильнее, скифский стиль борьбы. Стиль для могучего, большого человека. Ты посмотри, как психология мелкого, маленького человека разъедает наше сознание? Мы и в жизни становимся каратистами, людьми с восточной психологией: нанести предательский, запрещённый удар, внезапно оказаться за его спиной, врезать по жизненно важным органам, сделать человека уродом, разорвать ему сердце или печень… Да ещё сожрать её, горячую и сырую! А где же благородство? Где бой за счёт силы духа и тела?..

Он вдруг замолчал, сам почуяв, что понесло в теорию и краснобайство; обстановка же требовала конкретики, но финансист понимал её по-своему.

Ражный и сам ненавидел маленьких людей. Он любил волков, хотя как охотник сражался и с ними. И внутренне противился таким поединкам, а более всего отношению к этому зверю в миру, особенно когда волка унижали до уровня дегенерата, одновременно поднимая травоядную тварь — зайца — на высоту благородства и справедливости.

Заячьего благородства и заячьей справедливости.

Но природа имела свои законы, несхожие с представлениями современного человечества, и продолжала по ним жить. И хитрому дрый заяц никогда не мог заменить волчьего явления силы, мужества и презрения к бренной, травоядной жизни. Лишь обнищавшие духом люди были способны из страха и собственной неполноценности возвысить трусость и примитивный разум.

— Мне хотелось бы работать с тобой вместе над этим проектом, так сказать, на условиях равноправия и осознания цели, — сделав паузу, продолжал финансовый директор. — Хочу, чтобы ты сотрудничал не потому, что я раскрыл тебя, припёр к стенке…

— А ты меня раскрыл?

Поджаров многозначительно усмехнулся, но сказал с ленцой:

— Могу рассказать все о твоей жизни. Допустим, за последние пять лет. По минутам расписать, где был, с кем встречался, о чем говорили. А твой поединок… Первый поединок, с генералом Колеватым, отснят на видеоплёнку. С начала и до конца.

И как доказательство, небрежно выдернул из бумажника два чётких снимка: на одном момент из кулачного зачина, на другом — поверженный в сече Колеватый…

— Любопытно, — внутренне холодея, промолвил Ражный. — Не знал…

— Что ты не знал? Что снимают?

— Нет… Что Колеватый — генерал.

— Служит начальником

боевой подготовки военного округа.

— И должность хорошая…

— Это весьма дорогостоящий проект, — выждав примирительную паузу, продолжал финансист. — Но мы готовы вкладывать деньги. И они есть…

— Кто это — мы?

— Мы с Каймаком. Все окупится в течение нескольких лет и станет приносить… Сверхприбыль, это сказано мягко. Ты представляешь, какие возможности открываются, если сейчас, в век совершенно бесплатной рекламы, когда пропагандируется борьба, насилие, индивидуальность, суперменство… И вдруг выдать совершенно новый, неведомый стиль для европейского человека, для крупного, сильного человека?

— Это ясно, — прервал Ражный. — Давай дальше. Поджаров послушал тишину, бросил горсть сырой травы в дымокур.

— На основе… твоих знаний и твоей принадлежности к ордену мы создадим тайные школы, по всей стране. Это я беру на себя. Чтобы не выдавать природу знаний перед учениками, сошлёмся на какие-нибудь недавно найденные древнерусские рукописи, повяжем их условностями, клятвами, системой наказаний вплоть до смерти… Здесь тебе легче ориентироваться, так что это прикрытие возьмёшь на себя. К примеру, назовём наш стиль борьбы — «Русский Раж» или что-то в этом роде… И когда подготовим армию борцов, выпустим её на волю. Мы уделаем одновременно всех: Восток с его попрыгушками, американцев, у которых за душой ничего, если не считать Голливуд с его хренатенью. Но тайные нити знаний мы будем держать в своих руках. Без нашего ведома, без нашего наставника не должно возникнуть ни одной школы. Это тоже возьму на себя… Короче, я предлагаю создать Империю нового вида борьбы, с абсолютной монополией.

— Заманчивая идея, — задумчиво проговорил Ражный.

— А ты говоришь — у тебя бизнес!

— У меня есть время на размышления? Предложение, прямо скажем. Неожиданное…

— Хочешь проконсультироваться со своим орденом? Вот этого делать не нужно.

— Я хочу подумать над предложением.

— Сколько тебе потребуется? Сутки?

— Месяц.

— Слишком большая роскошь, — отрезал Поджаров. — Хватит суток. Впрочем, и несколько часов, чтобы переварить информацию. Итак, ответ завтра утром.

— Все это время твоя компания будет здесь… отдыхать? Со стрельбой и девочками?

— Если нужна тишина для раздумий, я увезу их, — пообещал он.

— И оставишь без надзора?

Финансист улыбнулся.

— Не оставлю… К слову, о девочках. Эту, с лентой на шее, между прочим, привезли для тебя, а не для шефа. Насколько мне известно, ты нынче вступил в совершеннолетие и теперь можешь жениться. Она же тебе понравилась, верно?

— Неплохая девочка…

— Да, Вячеслав Сергеевич! Сколько же тогда живут члены… вашего ордена, если только совершеннолетие наступает в сорок?

— Ну, лет сто пятьдесят — двести. Поэтому и для размышлений мне мало времени до утра.

— Придётся поторопиться. Я тоже хочу жить лет двести.

— А не надоест? — на той стороне застучали далёкие очереди, причём враз, густо и ошалело. Это уже не походило на программные пострелушки — на кого-то нарвались…

Финансист тоже послушал, но ничуть не встревожился.

— Первым твоим учеником буду я, — заявил он. — И завтра же приступим.

— Пусть так… Но сейчас больше об этом ни слова.