Волчья королева

Селиванова Ирина

Неужели в первый же день я успела нажить себе врага? А мне предстояло провести в этой деревне еще целый месяц! Что успеет предпринять Саша за это немаленькое время? Я постаралась отогнать от себя эти мысли, но домой вернулась не в лучшем расположении духа.

Вся семья, включая отца, который вернулся со своей первой экспедиции с какими-то монетами, сидела за столом на кухне и с аппетитом уплетала жареную курицу. Первой увидела меня мама и радостно помахала рукой, приглашаю к столу. В памяти всплыл наш утренний разговор, и я поняла, что если сейчас снова сяду за стол

в плохом расположении духа, поссорюсь с отцом и буду всю ночь проклинать свои летние каникулы, хуже от этого будет только мне самой.

Выкинуть из головы инцидент перед лесом оказалось на удивление легко, и я присоединилась к семье. Мы разговаривали и смеялись около часа, а потом разбрелись по своим комнатам. С превеликим удовольствием я опробовала на деле гамак. Отец пообещал мне завтра провести туда провод и подключить лампочку, чтобы я могла читать, когда стемнеет.

Сегодня я просто валялась на нем без дела. Смотрела на звезды, не уставая поражаться их необычайной яркости, накручивала на пальцы нити гамака, мечтала о всяких глупостях.

К полуночи похолодало. Под громкое стрекотание кузнечиков я вошла в дом. На кухне остался лишь отец, погрузившийся в чтение какой-то книги.

В моей комнате было прохладно, потому что перед уходом я намеренно оставила окно открытым. Стянув с себя одежду, я накинула ночную рубашку и с разбегу запрыгнула на кровать. Под одеялом оказалось тепло и уютно. Вечер прошел как нельзя лучше, и я чувствовала себя безумно счастливой. Мысль о том, что этот день был только первым, не давала улыбке покинуть лицо.

Глава 4

Боль. Невероятная боль в груди. Она затуманивает взор, проникает в самые отдаленные уголки сознания, сжигает все на своем пути. Там, где находится сердце, у меня сияет глубокая дыра. Кажется, что время остановилось, и все только ждут, что я упаду. Под ногами нет опоры, но я продолжаю держать в руках чью-то невероятно теплую руку. Не отпускаю, хотя что-то сильное неуклонно тянет вниз. А внизу ничего. И от этого становилось не страшно, а больно. Еще больнее. С каждым мгновением.

Где-то далеко я слышу какой-то шепот. Стук крови в ушах заглушает его. Я даже не могу разобрать, откуда он доносится: снизу, где ничего нет, или сверху, где все уже исчезло. Я боюсь отвлечься на этот шепот и потерять контроль. Я борюсь с болью и держусь за руку; кровавая пелена застилает глаза.

Мне хочется только одного — кричать, чтобы мне ответили, почему именно я? В чем я провинилась, что заслужила такой участи? Но никто не может сказать мне этого просто потому, что я не могу открыть рот и задать вопрос вслух. Удивительно, что у меня вообще получается думать о чем-то, помимо этой боли.

Мне кажется, будто самую важную часть вырвали прямо с корнем, но кто-то настырно пытается удержать меня от падения. Так уж страшно умирать? Кажется, что терпеть эту невыносимую боль куда сложнее. Почему бы не покончить с этим раз и навсегда?

Внезапно поднимается ветер. Края рваной

раны начинают колыхаться от его дуновения, словно вместо кожи у меня шелк. К горлу подступает тошнота. Я понимаю, что все бесполезно. Но это рука… Теплая, как солнышко. Мне до безумия не хочется отпускать ее. Можно ведь потерпеть еще немного. Я хочу сжать эту ладонь в благодарность за то, что та не дает мне упасть, и даже прикладываю неземные усилия, чтобы поднять голову и посмотреть на нее. И тут вдруг до меня доходит, что мой спаситель падает вместе со мной. Я открываю рот в беззвучном крике отчаянья. Все во мне съеживается, странное чувство накрывает с головой. Я чувствую себя волчицей, защищающей своих детенышей. Я не могу позволить ему погибнуть из-за меня.

Пытаясь вырвать свою ладонь, я молю его отпустить, спасать свою жизнь. Но язык не слушается. А он, словно назло, только сильнее сжимает мою руку.

Уже не важно, что произойдет со мной. Я должна спасти его во что бы то ни стало. Я родилась, что спасти его.

Но ветер усиливается, тьма рассеивается, и мы встречаемся с концом.

Я села на кровати, изо всех сил вцепившись в грудную клетку. В легких не было воздуха, перед глазами все плыло, казалось, что я все еще падаю.

Не могу сказать, сколько прошло времени. Когда ко мне вернулось чувство ориентации, я поняла, что визжу на весь дом, как блондинка, которой на новую блузку пролили вишневый сок. В зале зажегся свет.

— Женя, что произошло?! — с криком влетел ко мне в комнату папа.

Я резко зажала руками рот. Из глаз хлынули слезы.

— Я… А… Просто… — я замолчала и сделала глубокий вдох. — Это… Просто кошмар, пап, все хорошо.

— Посмотри на меня! Ты вся бледная! И плачешь!

— Все нормально. Прости, что разбудила, — я попыталась улыбнуться, но губы дрожали, и остановить слезы не было сил.

— Хочешь, чтобы я остался с тобой? — мягко спросил отец. — Или, может, свет включить?

— Ничего не нужно, пап, уже все хорошо.

Он пробубнил что-то еще, но потом все же ушел, оставив дверь слегка приоткрытой. Я встала, на шатающихся ногах подошла к ней и закрыла. На обратную дорогу сил не хватило, поэтому пришлось сесть прямо на пол.

— Ох, — прохрипела я, запустив обе руки в спутанные, влажные от пота волосы. — Сколько же можно, черт возьми.

Уже несколько дней прошло с тех пор, как мы поселились в этой деревне, и каждую ночь меня мучили разные кошмары. Они не повторялись, и от этого засыпать каждый вечер было только страшнее.

Воздух в комнате уже давно пропитался моим страхом. Сейчас, как никогда, я ощущала его тяжесть и напряжение вокруг себя. Я быстрыми шагами приблизилась к окну.

Холодный воздух хлынул в лицо, когда рама со скрипом отворилась. Я закрыла глаза и немного приоткрыла рот от наслаждения. Легкий ветер встряхнул мои волосы, и в ответ они разлетелись по телу шелковистыми прядями. По рукам побежали мурашки. Я дышала полной грудью, стараясь впитать ночную прохладу в каждую клеточку своего тела. Сонное состояние быстро прошло, и я села на подоконник, свесив ноги во двор.