Волчья кровь
Шрифт:
Тогда я еще не знала, что это означает, что такое Столовая и почему оказаться там страшнее смерти.
– Сегодня полнолуние. Сегодня вас закроют в вашей комнате. Выходить после звука «сабара» запрещено, смотреть в окно запрещено. А теперь по одной взбираемся в кресло. Молча и покорно.
Мы переглянулись. Нас уже проверяли в карантине. Зачем ей нужно это делать снова.
– Ты первая!
Ткнула пальцем в блондинку Номер Пять. Она тяжело вздохнула и влезла на гинекологическое кресло, из-за стеклянной ширмы показалась женщина в белом халате, в перчатках. За ней вышла и вторая
Пока блондинку осматривали и что-то записывали, мы молча стояли голые у стены. Я бросила в окно взгляд на черные дома вдалеке. Туда уволокли номер Восемь. Почему ее не выбрали, не знает никто, как и двух других. Чем они отличались от нас?
– Ушить или поставить скобы. Слишком широкая.
– Не надо, госпожа. Не надооо.
– Язык!
– Ммммм….
Я подняла взгляд на перегородку и снова опустила. Что и зачем ушить – не понятно никому, но блондинка плачет, и ее куда-то увели, накинув на нее голубой халат.
– Ты!
Увели еще одну.
– Не девственница!
– Нет…неправда, у меня никого не было. Никогда. Меня же проверяли. Пожалуйста.
– Девственная плева разорвана?
– Нет, цела. Но анус растянут. Были сношения.
– Наказание, а потом в Столовую!
– Нееет! Пожалуйста! Это неправда. Неееет! Я никогда…. Яяяя…!
– Стража!
Ворвались трое мужчин, скрутили Номер Три и выволокли за волосы из помещения.
– Твоя очередь! – толкнула меня в плечо.
Стало жутко, я набрала в легкие побольше воздуха и шагнула за ширму. Мою грудь и соски ощупали, потрогали спину, бедра, заглянули в рот.
– Месячные регулярные?
Кивнула.
– Зубы здоровые, язык светло-розовый. Немного анемична – выписать витамины. Грудь – размер номер четыре. Соски темно-розовые мелкие, неглубокий пупок. На правом плече родинка, над левым соском еще одна родинка. В кресло!
Взобралась на кресло и зажмурилась, когда мне на живот надавили.
– Зеркало нулевое. Она маленькая.
Что-то холодное скользнуло внутрь, очень неприятно растягивая влагалище, затем так же что-то проникло в анус, и я вся внутренне сжалась.
– Отлично. Хоть одна отвечает требованиям. Поставь десять. Волосы уничтожить на всем теле, родинки вывести. Открой глаза и посмотри на меня.
Я приоткрыла веки, чувствуя себя униженной и раздавленной, все еще с холодной штукой в промежности.
– Секс был? Мужчины трогали?
– Нет.
– Женщины?
– Нет.
– Оргазм испытывала?
– Нет.
– Хорошо. Даже отлично.
Зеркало убрали, и я ощутила облегчение. Спустилась с кресла.
– Одевайся и жди в коридоре.
Одна что-то шепнула другой, и та повернулась ко мне.
– У тебя линзы?
– Что?
– Зрение нормальное или это линзы?
– Нееет. Я хорошо вижу. Линзы не ношу.
Они обе присмотрелись к моим глазам.
– Впервые вижу такие голубые глаза у вас человечек.
– Какой бы она стала, если бы…
– Никакой! Они не становятся уже несколько веков как! Все! Иди!
Глава 5
Я не люблю его каждой бабочкой, порхающей в моем животе, каждым судорожным
Чувствует, как и я его…Словно я пришита, и каждое движение, в попытке отдалиться, разрывает кожу и мне, и ему.
(с) Ульяна Соболева. Позови меня
В тот вечер я впервые услышала звук сабара. Это была сирена. Не в привычном смысле этого слова, а музыка. Монотонная, тягучая, ударяющая по нервам и в то же время красивая, классическая, но мне незнакомая.
Все заторопились по своим комнатам. Это была не паника, но что-то очень быстрое, хаотичное, торопливое. То, как люди разбегались по углам. И мы к себе в спальню пошли, пока еще ничего не понимая и оглядываясь по сторонам, через секунды нас догнала Сунаг. Кокошник на ее голове горделиво торчал вверх, как огромный корабль, и серая накидка на плечах тряслась в такт ее шагам. Из-за худобы и низкого роста она напоминала мне старую ведьму.
– В темпе! В темпе! Ползут они! Когда стихнет сабар, все комнаты будут закрыты! Вам будет некуда сунуться! Замки закроются автоматически на дверях и на окнах! Идут они еле-еле! Как будто у них есть все время этого мира. Жить надоело?
Мы поторопились, придерживая в руках свои вещи, пакеты с одеждой. Из моего сектора я осталась одна. Номер Три изгнали, а номер Пять увели в лазарет. Что с ней там делали – неизвестно никому. Я даже боялась себе представить, что означает «ушить», и в каком месте это сделают. Оставалось радоваться, что мне ничего ушивать не надо. А свести родинки…ну это пустяк. Хотя мне все в себе нравилось, в том числе и мои родинки.
Сабар продолжал выть.
– Вот ваша комната. Пошевеливайтесь!
Мы оказались в одном помещении с девушками из секторов два и три. Но вместо девяти нас осталось шестеро, а точнее, пока четверо. Двоих из нас не было. Едва успели переступить порог комнаты, как дверь захлопнулась, опустились железные жалюзи. Щелкнули замки и слева, и справа. На дверях и на окнах.
Сабар стих. И вместе с ним стихли все звуки вообще. Воцарилась не просто тишина, а нечто невообразимо сумеречно глубокое.
На столе нас ждали свечи и подсвечники, зажигалка. Но увидели мы их, только когда привыкли к темноте.
– Что это значит? – спросила одна из девушек.
Что-то пикнуло, и на стене включился фиолетовый датчик. Значит, разговаривать по-прежнему нельзя. Что за идиотские правила! После девяти вечера не разговаривать. Можно подумать, что до девяти нельзя наговорить всякого дерьма друг на друга или о них.
«Так вас учат сдержанности. Вы должны следовать букве закона этого дома. Низшим запрещено говорить после девяти. Вам вообще запрещено болтать! Это для вашего же блага, поверьте!»