Волчья Лапа
Шрифт:
Но разве же все это было каким-то ударом? Разве не было все это по большей части игрой, такой же игрой в войну, в какую они играли не раз, может быть, только чуть более затяжной, более интересной и захватывающей, чем раньше. А в прежних играх всегда были победители и побежденные. Побеждали более сообразительные и сильные, это было естественно и ясно. Потому что так и должно быть, ради этого и велась игра.
Конечно, теперь, когда они назывались Красными муравьями, они организовали
Правила останутся неизменными — побеждает более ловкий и смелый, а зла не держат и не делают упреков.
Было все это так? Или не совсем так? Была ли на сей раз только игра ради игры? Едва ли кто-нибудь из них сумел бы сейчас ответить на подобные вопросы. Но в той или иной мере мысли всех были заняты этим.
— Ничего! — хлопнул себя по колену ладонью Рогатка. — Крепость возведем заново. Полностью, как ни в чем не бывало!
— Плевать нам на этот флаг! — оживился Раймонд. — Обзаведемся новым. Еще получше!
— Неужели тебе не стыдно! — Волчья Лапа впервые поднял свое заплаканное лицо. — Так говорить о нашем знамени!
— Да, знамя — не носовой платок, — хмуро согласился атаман. — За честь знамени шли даже на смерть.
Это были верные и тяжкие слова. Замечание атамана придало ходу мыслей мальчишек, до сих пор колеблющемуся и неопределенному, верное направление. Иллюзия нереальности развеялась и сменилась гнетущим чувством уныния. Беда казалась им, пожалуй, более суровой, чем была на самом деле. И проступок виновника большим.
— Если бы тут было двое часовых, крепость, пожалуй, удалось бы отстоять…
Это прозвучало как обвинение.
— Что-то не верится, — встал на защиту Волчьей Лапы Рогатка.
— Но второй часовой смог бы вовремя вызвать подмогу!
В этом атаман, пожалуй, был прав.
— Не знаю… — с сомнением начал Красномураш. Но как атаман, он должен был все знать. И поэтому сказал: — Я думаю, если бы на месте Волчьей Лапы в крепости остался кто-нибудь другой, всего бы этого не случилось.
Больно доставалось Волчьей Лапе и от своих.
— Да… надо устроить суд. Я считаю, так будет по закону. Или кто думает иначе?
Суд! Сейчас это слово обрело новое звучание. Оно звучало мрачно, величественно, возвышенно. Суд! Это слово как бы облагораживало все, придавало всему новое обличие и смысл. Суд!
— Говори, Волчья Лапа! — потребовал атаман.
Волчья Лапа поднял глаза, но тут же еще больше ссутулился и снова закрыл лицо руками.
— Если бы ты не прогнал Луи, он дежурил бы с тобой в крепости. И все могло бы выйти иначе. А сегодня он наткнулся на констеблевых лишь тогда, когда они уже возвращались отсюда. Он-то и прибежал к нам с сообщением.
Луи
— Я думаю, тебе достаточно говорилось, что одного человека для защиты крепости мало. Но ты упрямился. Ни слова не сказал нам обо всем. Есть у тебя, что возразить?
Волчья Лапа неподвижно сидел на корточках в своем углу.
— Сейчас ты даже не слушаешь! — ворчал атаман. — Ты все время был упрямым, но теперь это тебе даром не пройдет. И не надейся, что на нас подействует, как ты теперь прикидываешься шестилетним.
— Никем я не прикидываюсь, и я виноват, — произнес Волчья Лапа, не поднимая головы. — Но я жду.
— Чего?
— Чтобы поступили честно.
Более странного заявления в положении Волчьей Лапы сделать было, пожалуй, невозможно.
— Кто же, по-твоему, нечестен? — возмутился атаман. — Я, что ли, нечестен?
— О тебе я не говорю.
— О ком же?
— Тот сам об этом знает. Потому что я не был один. Был еще кто-то из наших. С самого начала.
— Ты несешь чушь! — только и смог сказать атаман.
— Действительно! — покачал головой Рогатка.
Луи по-прежнему сидел на бастионе, но беззаботно болтать ногами прекратил. Луи упрямо смотрел поверх голов, и лицо его, казалось, еще более посмуглело.
И Волчья Лапа тоже не шевелился.
— Ну черт! — разъярился Красномураш.
— Все-таки! — воскликнул Раймонд. — Он прав. Это, наверное, были мальчишки Кеза. Юло и Атс! Славная история, право!
Впервые после сражения в крепости раздался громкий, хотя и нервный смех.
— Ладно, пусть! — Волчья Лапа встал. — Я виноват, и вы назначьте мне наказание. Но ты, Луи, — он глянул сверкающими глазами на бастион, — ты — трус! Или ты можешь мне возразить?
Луи не возражал. Он смотрел себе на ноги и молчал.
— Так вот как… — протянул атаман горько. — Вот как, стало быть… Слезай с бастиона, Луи!
Луи исполнил, что от него потребовали, и остался стоять рядом с Раймондом и Рогаткой. Но они отошли от него в сторону. Красномураш изучающе смотрел в глаза обвиняемому: Луи не выдержал его взгляда. Он стоял понурившись и уголки его губ вздрагивали.
— Полевой суд из трех человек, — вынес решение атаман. — Виновные пусть выйдут и подождут, пока их не вызовут.
Обвиняемые молча вышли — Волчья Лапа первый, Луи следом за ним. В кустах Волчья Лапа остановился. Он издал долгий вздох и рассеяно принялся мять ветки крушины. Луи у него за спиной кашлянул. Он, казалось, не услышал. Луи снова кашлянул. Затем спросил грубо:
— А где ты меня видел?
Волчья Лапа оставил вопрос без ответа.
— Ты, может быть, думаешь, что я струсил? — горячился Луи. — Нет, парень, уж я-то не растерялся!
Молчание Волчьей Лапы было для Луи страшно оскорбительным. Злыми глазами Луи колол спину Волчьей Лапы.