Волчья стая – Кровавый след террора
Шрифт:
–Сейчас! – выпалил я, ожидая, что вот теперь-то точно получу отказ, под каким-нибудь благовидным предлогом, типа сбора и оформления необходимых документов.
–Сейчас так сейчас, – согласился Рашитжон Хамидович. – С вами, если не возражаете, поедут двое наших сотрудников. Пока доедете до изолятора, я сделаю необходимые распоряжения.
По дороге в тюрьму я вспомнил один из эпизодов, который произошел во время суда. Председательствующий обратился к Бахрому Абдуллаеву.
–А как вы понимаете, что такое религиозный фундаментализм?
—Это идея,
–В здании, которое вы пытались взорвать, было 766 человек, в Узбекистане сегодня проживает около 25 миллионов. Сколько же людей вы хотели уничтожить? – продолжал спрашивать Абдусамат Палван-Заде.
Преступник пожал плечами:
–Я не знаю. – И это прозвучало как «я не хочу знать». Их это попросту не интересовало. Какая разница, сколько народу погибнет от взрывов, этого никто и не подсчитывал. Погибнет столько, сколько погибнет. Главное – добиться своей цели.
…У ворот СИЗО нас уже ожидали и без лишних формальностей сразу же провели в комнату, которую определили для встречи с приговоренными к расстрелу. Первым переступил порог молодой парень, видимо, совсем недавно наголо остриженный, в полосатой робе. Руки его за спиной были скованы наручниками. Взгляд беспокойно метался, и очевидный страх сквозил в этом взгляде.
–Назовите себя, – попросил я.
–Абдуллаев Бахром Хамзаевич, – представился он.
–Я журналист, вы не обязаны отвечать на мои вопросы, но если вы согласитесь, я бы хотел вас кое о чем спросить…
–Я согласен, – без раздумий ответил он.
В результате действий вашей организации погибли ни в чем не повинные люди. Какой идеей можете вы оправдать их гибель? – обратился я к Абдуллаеву.
–Сейчас я понимаю, что мы совершили ошибку. Я всегда считал, что мирное население не должно страдать, а борьбу надо вести только с представителями власти. Вообще теперь я понимаю, что мы должны были вести переговоры. Может быть, они заняли бы несколько лет, даже пускай бы пять лет, но только убедившись, что переговоры ни к чему не приведут, надо было браться за оружие, – сказал Бахром Абдулллаев. – В нашей организации я был одним из идейных руководителей и всегда выступал против насилия, против жертв, но раз уж так произошло, то я считаю, что ответ мы должны держать перед Аллахом, и нас надо было судить не светским судом, а шариатским, это было бы справедливо.
–Вы говорите, что были против насилия, но ваше участие в убийствах доказано судом, и вы в этом признались.
–Я дал клятву, поклялся на Коране, и я не мог и не хотел отступать от своей клятвы. Поэтому я поехал в Чечню и участвовал в подготовке боевиков.
– И вы готовы принять смерть за свою идею? Абдуллаев неожиданно улыбнулся:
–Я намерен просить президента Узбекистана о помиловании…
–Закиров Казимбек, – представился следующий вошедший – мужчина плотного телосложения.
Мне показалось, что и он явно чем-то напуган, но спрашивать его об этом не стал.
–Конечно, я понимал, что могут погибнуть люди, но я был убежден, что «джихад» – это одна из ценностей ислама, и я давал клятву на Коране, сам принимал клятвы от других, вручал оружие, посылал на убийства. Теперь-то я понимаю,
помиловал.
Когда Казимбек Закиров вышел из кабинета, я спросил у офицеров СИЗО:
–Что они все такие напуганные?
–Ну а как иначе? – ответил один из офицеров. – Вы поймите, каждому вынесен смертный приговор, они переведены в специальные камеры, на них полосатая одежда. Теоретически они знают, что имеют право на прошение о помиловании и должно пройти какое-то время, пока прошение будет рассматриваться в инстанции. Но страх, что расстрелять могут в любой момент, живет в них. И каждая незапланированная выводка из камеры этот страх усиливает. Тем более, что сейчас их ведут из тюремного корпуса в административный, по дороге они Бог знает что думают, вот и выглядят такими напуганными.
Приговоренный к расстрелу Закир Хасанов был одним из непосредственных исполнителей ташкен
тского теракта. Вместе с Хамиддулло Рахмоновым они подъехали к зданию МВД на красного цвета «Запорожце», оставили машину, припарковав ее у обочины, сели в троллейбус, проехали две остановки, вышли, «голоснули» частника и уехали. Через несколько минут сработало взрывное устройство.
–Мне теперь кажется, что я просто не отдавал себе отчета в том, что я делаю, – говорил Закир Хасанов. – Скажу честно, я даже себя готов был взорвать, думал – это легко. Когда планировались взрывы в Ташкенте, то существовало несколько вариантов. Один из них такой: мы хотели купить или угнать «КАМаз», начинить его взрывчаткой и протаранить железные ворота, ворваться в резиденцию президента и там машину взорвать. Я сам вызвался провести эту операцию и готов был взорвать себя вместе с машиной. Сейчас я не понимаю, как я мог на такое решиться. И я прошу президента, чтобы он сохранил мне жизнь.
Талъатбек Нуралиев за все время разговора так ни на кого и не взглянул, сидел опустив голову, слова бормотал невнятно, так что приходилось напрягаться, чтобы разобрать, что он там бормочет.
–Я не знал, что могут погибнуть люди, я это го не хотел. Я был совсем молодой, когда меня приняли в организацию и заставили дать клятву, мне был всего 21 год. Я не понимал никакой идеи, мне хотелось заработать денег. Я буду просить президента, я напишу ему: «Простите, извините меня», – вот и все, что он из себя выдавил.
Когда конвоиры ввели в комнату Мухаммада Абдурахманова, советник юстиции Махмуд Шаума-ров так прокомментировал его появление: «Он не только готовил ташкентские взрывы, он совершил девять разбойных нападений, а в трех из этих разбоев убил пять человек.
– Да, я грабил, но я действовал во имя «джихада», из идейных соображений. Я ездил в Афганистан, прошел там подготовку, научился делать взрывчатку. Я попрошу президента о помиловании, хотя понимаю, что нет никаких оснований, чтобы меня помиловали, – Абдурахманов тяжело поднялся со стула и, уже выходя, оглянулся и добавил: – Не надо было ничего этого делать.