Волчья тень
Шрифт:
– Знаете что? – спрашивает она. – Может, я вам и верю.
Это только слова. Но я по глазам вижу: она говорит, что думает. Она наклоняется через сиденье, быстро целует меня – как дочка маму в том выдуманном телевизионном мире, где в семьях и вправду любят друг друга, – и выскакивает из машины. Машет мне рукой и шаркает по пыльной площадке между трейлерами. Я смотрю ей вслед и думаю: она выглядит по-другому. Разворот плеч, походка – все лучится надеждой.
Не помню, чтоб я когда-нибудь чувствовала себя такой счастливой. Не понимаю как, но маленькой Лиззи удалось сделать это.
– Хрен с тобой, Дэл Картер, – говорю я. – Чего бы ты ни заслуживал, получишь это не от меня.
Потому что ради него я не собираюсь рисковать свободой. Только не теперь, когда мне, кажется, есть о ком позаботиться. Не так, как мы с Рози заботились друг о друге все эти годы, потому что Лиззи еще может выплыть.
– Помнишь тех парней с собачьими головами? – встречает меня в мотеле Рози. – У одного из них на футболочке еще было что-то насчет того, чтобы не покупать тайскую продукцию?
Я едва успела войти и не понимаю, к чему она о них вспомнила.
– Он еще отогнал нас от добычи, – добавляет она. – В том лесу, где мы во сне охотимся.
Я сбрасываю туфли и забираюсь на диван.
– Ясно, – говорю. – И что с ним?
– Он болтался сегодня на стоянке, – говорит Рози, – вместе с приятелем, то есть мне кажется, это был тот приятель. Собачьих голов на них не было, а футболочку я заметила, потому что ты тогда о ней заговорила. Погуляли они этак по стоянке, а потом перешли шоссе – и нет их.
– Что-что?
Она повторяет все сначала, более подробно, и я начинаю беспокоиться. С какой это стати они нас выслеживают?
– Где они исчезли? – спрашиваю.
Рози вылезает из кресла, и я вместе с ней подхожу к окну.
– Как раз вон там, – говорит она. – Под рекламным щитом у старой галантереи.
Из окна там не заметно ничего особенного. Под рекламой – какие-то чахлые кустики. Наверно, украшали газон, пока кто-то о них заботился, а теперь задыхаются в сорняках и завалах мусора. Асфальт потрескался, лавчонка закрыта, и перед ней пара брошенных ржавых легковушек.
– Так прямо взяли и исчезли? – повторяю я. – Не нырнули за щит, к примеру?
Рози мотает головой.
– Стояли в натуральную величину, и – раз! – их нет. – Она щелкает пальцами. – Вот так!
Надо посмотреть вблизи. Я снова сую ноги в туфли и выхожу на стоянку. Рози тащится за мной.
– Что ты рассчитываешь найти? – спрашивает она, когда мы, перебравшись через шоссе, останавливаемся перед галантереей.
– Хотела бы я знать.
Я обхожу рекламный щит, продираюсь сквозь заросли сорняков, сама не зная, чего ищу. Почему-то я уверена, что узнаю, как только увижу. Но на вид здесь все самое обыкновенное. Меня трясет от злости: знаю же, что-то есть – так близко, что чувствую его вкус, как острый перец на языке, – и ничего не вижу. Пинаю пивную банку, и она со звоном откатывается по асфальту. Рози закуривает.
Я поворачиваюсь к ней, чтобы попросить поточнее указать, где исчезли собакоголовые, и тут уголком глаза, вскользь, что-то вижу. Описать это невозможно – просто воздух вроде как становится тоньше, как бывает иногда на
Меня туда тянет, прямо ведет что-то во мне, обычно скрытое глубоко и надежно. Похоже, сидящая во мне волчица узнает это марево и хочет в него. Я оглядываюсь на Рози, но та ничего не замечает. Курит себе сигаретку и скучающе пялится на мотель.
Я выбрасываю ее из головы. Все выбрасываю из головы и подхожу к тому мерцанию медленно, украдкой, не глядя на него прямо; двигаюсь этак по-вороньи, бочком. Вступаю в него, и воздух становится другим. Одновременно густым и прозрачным. Я вроде как проталкиваюсь в него и чувствую, будто на паутину наткнулась. На мгновение все плывет в глазах, и я чуть не шлепаюсь прямо на задницу.
Прихожу в себя, и глаза у меня лезут на лоб, а губы разъезжаются в ухмылке, потому что мир мотеля и шоссе пропал. Нет, не пропал. Я вижу его как в окно. Стою в густом кустарнике и вижу, как мимо по шоссе проезжают машины. А за шоссе и мотель, но все это уже в другом мире.
Оборачиваюсь и вижу высокую траву под корявыми деревцами, а в сотне ярдов от меня какое-то свечение – как раз там, где полагалось бы стоять галантерейной лавочке. «Страна снов», – говорю я себе и знаю, что не ошиблась. Узнаю вкус и запах. А то место, где я сейчас стою, – это вроде перевалочной станции – ни тому, ни другому миру не принадлежит.
Стоит мне все это обдумать, как в голове у меня что-то сдвигается. Это другой способ видеть мир, приходит мне в голову, и я уверена: шагнув обратно в мир, из которого только что вышла, я в любой момент сумею теперь вернуться сюда.
И тут я замечаю Рози. Она обалдело вертит головой, пытаясь сообразить, куда я подевалась. Поворачивается на месте. Я дожидаюсь, пока она окажется ко мне спиной, пропускаю проезжающую машину, выхожу и хлопаю ее по плечу.
– Срам Господень! – вскрикивает она. – Я чуть в штаны не напустила! – И вид у нее становится окончательно обалделый. – Ты откуда выскочила?
– Я нашла дорогу в тот мир, – говорю ей, а сама думаю: «Нет, не дорогу. Дороги». Такие проходы есть повсюду, и теперь я умею их видеть. Не спрашивайте как. Видимо, после первого раза какая-то дверца в голове отперлась, и теперь я замечаю такие же мерцания со всех сторон, куда ни повернись.
Пытаюсь показать их Рози, но она ничего не видит. Не знаю уж, в чем тут дело. В конце концов я беру ее за руку и протаскиваю насквозь. У нее голова кружится сильнее, чем у меня в первый раз, и, по-моему, ее все это пугает. А у меня такое чувство, словно мне вручили ключи от всего мира, и, пожалуй, так оно и есть.
Мы идем обратно на стоянку, но Рози по-прежнему не видит зыбких мест, хотя вокруг их полным-полно. Я упражняюсь, исчезая в них и выскакивая обратно, пока не догадываюсь, что стоит кому-то засмотреться в нашу сторону – а Рози стоит в облегающих штанишках и полурасстегнутой блузке, так что на нее только гей не засмотрится, – и парень непременно задумается, что тут творится.