Волчья ягода
Шрифт:
Прежде всего в тот первый день Федькиной болезни, оставив сына с соседкой, он приехал на работу и тут же, с порога, был ошарашен известием: компьютерный вирус сожрал всю офисную документацию.
За монитором уже сидел красный от натуги программист Женя. По Жениному лбу, несмотря на то что в офисе было прохладно, стекали капли пота. Все, за исключением Жидкова, который, по всей видимости, еще не вернулся с цементного завода, и Аси, думать о которой в тот момент Арсению ужасно не хотелось, суетились вокруг программиста Жени и помогали ему сочувственными
На восстановление документации были потрачены три дня и почти три ночи, но восстановить удалось лишь частично, при этом именно самые важные файлы оказались безвозвратно утерянными.
В тот же день, ближе к вечеру, выяснилось, что на заводе металлоконструкций, с которым «Ваш дом» сотрудничал уже больше двух лет, полностью сгорел основной цех и теперь из-за этого им придется отказаться по меньшей мере от пяти выгодных проектов, а еще трем заказчикам выплачивать неустойку за невыполнение заявленных в договоре сроков.
Проблем на работе у Арсения хватало всегда, но чтобы таких, да еще в таком количестве!
Едва только успел пойти на поправку Федор, как позвонил из Москвы отец и сказал, что мать положили в больницу в связи с экстренной операцией по поводу язвы желудка. Почти неделю Арсений сидел на телефоне, разговаривая то с отцом, то с врачами из частной клиники, – после операции возникли осложнения, и только через шесть дней состояние относительно стабилизировалось.
Федька подрался в школе. Пришлось выдержать долгую беседу с учительницей и родителями обиженного Федькой одноклассника, который оказался ростом выше Федьки сантиметров на десять, а по весу тяжелее килограммов на двадцать.
Из-за переутомления началась бессонница, из-за бессонницы начались головные боли. Он продолжал решать проблемы по мере их возникновения. Но одну из них решить было просто невозможно…
И эту проблему звали Ася.
В тот день, после поспешного бегства из квартиры Майи, она наговорила ему такого…
Нет, конечно, нельзя сказать, чтобы Асины признания оказались для него абсолютной неожиданностью. Что-то такое он подозревал, но подозревал вяло, без желания, и гнал прочь мысли о том, что она может испытывать к нему чувство гораздо более сложное, чем простая дружеская привязанность.
Было больно от того, что он не может ответить ей взаимностью.
Было горько и больно говорить ей эти слова, но по-другому он поступить не мог. Этот принцип абсолютной честности в отношениях он всегда считал единственно возможным и единственно правильным. Даже Федьку, в первый год дико скучающего по матери, он никогда не обманывал, всегда «резал по живому», твердо веря в то, что поступает правильно.
И вот теперь – Ася. Пришла к нему сама не своя и стала твердить о своей любви и умолять больше ее не мучить… Арсений успел возненавидеть себя за тот короткий период времени, пока стоял и молча слушал ее признания. Не знал, что сказать в ответ, но все-таки сказал. То, что думал.
Конечно же, он тоже ее любит. Она для него – самая лучшая, самая замечательная
Девочка-друг.
И как это после таких слов Ася не заехала ему по морде? Было непонятно. Он еще долго лепетал что-то невнятное об их дружбе, которую – правда! – не хотел терять. Уговаривал Асю прийти в себя, хорошенько подумать, даже сморозил какую-то чушь по поводу того, что она, умница и красавица, достойна в жизни гораздо большего, гораздо лучшего, чем замученный проблемами и разочаровавшийся в жизни и даже по возрасту ей совсем не подходящий Арсений Волк.
А когда она уходила, ни слова не проронив в ответ на его глупые оправдательные речи, он сказал, что не хочет ее терять.
И только потом, уже после того, как захлопнулась дверь и стихли ее шаги на лестнице, он вдруг понял, каким эгоистом был все это время. Целый год она нянчилась с ним, как с ребенком. Едва только сопли не вытирала и на горшок не сажала. Конечно, кому же захочется терять такую Асю? А что она получала взамен?
Да ничего, пришлось признаться. Абсолютно ничего. Никакой эмоциональной отдачи, никакого интереса с его стороны. Она знала о нем все, почти жила его жизнью. А он даже не имел понятия, что Ася, например, не любит кофе.
Он вообще ничего о ней не знал – наверное, ему было просто удобно жить в этом незнании. И это даже не эгоизм называется, это называется подлость. Настоящая подлость, отягощенная тем, что совершил он эту подлость по отношению к близкому и такому слабому человеку…
Эти мысли не давали покоя. И до сих пор, хоть и прошло с того дня уже две недели, Арсений не находил себе места. Нет-нет да и всплывет в памяти ее лицо, залитое слезами, полуоткрытые дрожащие губы и эти слова: «Я люблю тебя, неужели ты до сих пор этого не понял?»
Не понял – потому что не хотел понимать. Воспользовался – и даже не сказал спасибо.
Подлец. Подонок. Законченная мразь. Вот кто он есть, и никаких оправданий здесь быть не может.
Наверное, он себя накручивал, но временами ему казалось, что в офисе из-за этого воцарилась какая-то напряженная атмосфера. Иногда он ловил на себе странные взгляды – нет, не Ляли и Ирки, любительниц посплетничать! Странные взгляды бросал на него его столетний приятель и верный заместитель Митька Жидков.
Конечно, все это Арсений себе напридумывал. Во-первых, Митька – не тот человек, который стал бы гипнотизировать тебя странными взглядами, если бы ему было что сказать. Уж он сказал бы, у него б не заржавело! А во-вторых, Митька не мог ничего знать про Асю! Про Асю вообще никто в офисе ничего знать не мог – Арсений на сто процентов был уверен, что ни слова она не сказала ни Ляле Воробьевой, ни Ирке Жариковой, ни одной живой душе из рабочего коллектива, что уж говорить про Митьку, с которым Ася за шесть лет работы едва ли перекинулась дюжиной фраз! Митька скорее всего даже не знает, как Асю зовут. Значит, померещились ему эти странные взгляды. Давно уже пора обратиться к психиатру, кстати, да только времени нет…