Волф Мессинг - человек загадка
Шрифт:
А в Москве он был не менее частым зрителем театра зверей — известного «Уголка Дурова», потому что никакой художественный и занимательный монтаж в кинофильмах о зверях не мог заменить ему живого общения с ними.
«Коммуникабельность» Мессинга с царством фауны была просто поразительна! И династия Дуровых непременно заранее ставила Вольфа Григорьевича в известность о готовящейся премьере их звериного представления.
Глядя со стороны, трудно было с уверенностью сказать, кто больше счастлив: ребятишки или старый мудрец, покряхтывающий от удовольствия.
А коммуникабельность заключалась в том, что он немедля находил со зверем или птицей
Кстати, о клетке. Как помнит читатель, его Левушка тоже находился в клетке, но Мессинг высказывал на этот счет очень оригинальные мысли. А суть заключалась в том, что он усматривал первозданную гармонию мира и высший замысел в том, что человек мог бы находиться в сообществе хищных зверей совершенно безбоязненно, понимай он душу животных. Он и сказал так — душу. Исключение — только случаи бешенства как в дикой природе, так и среди прирученных человеком животных. И любил говорить, что человек — брат птицам. Хотя я сомневаюсь, что он знал есенинские строчки — «И зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове».
Клетку он рассматривал как досадный барьер непонимания между зверем и человеком. И в подтверждение приводил множество подлинных и легендарных историй «братания» человека и зверя. И если находил благодарного и внимательного слушателя, то неизменно свои гуманитарные истории заканчивал древней легендой, которую, рассказывая в сотый раз, сам слушал с упоением… Беглый раб встретил в джунглях обессиленного льва, занозившего лапу огромной колючкой. Человек извлек занозу, очистил рану от грязи и протер целебными травами… Но случилось, что в разное время и, естественно, по разным поводам, оба были пойманы. И оба попали на арену для кошмарного «увеселения» кровожадных зрителей: лев должен был растерзать раба… Но он узнал в нем своего спасителя и, благодарно лизнув ему руку, смиренно опустился перед ним…
Среди его большой коллекции открыток и фотографий с видами и достопримечательностями многих городов мира, где ему довелось побывать, Вольф Григорьевич особенно бережно хранил открытки с памятниками животных, совершивших подвиги во славу человека. Мысль эта принадлежит Мессингу, я лишь придала ей четкость литературную: подвиг животного во славу человека! Вольф Григорьевич, рассказывая о своих путешествиях, никогда не забывал разбавить повесть жанровыми зарисовками о диковинных представителях фауны. Притом, с такими дотошными подробностями, словно он решал повторить научный подвиг Брема — где только добывал сведения?! И помню, он частенько сокрушался, что не приобрел в свое время птицу-оборотня, экзотическую пичугу кукаббару. В Индонезии, где в сельской местности будильники все еще предмет роскоши, по кукаббаре проверяют время — свой демонический хохот она повторяет в одни и те же часы. А в Австралии «музыкальной» заставкой к утренней передаче по радио служит тот же смех кукаббары, с заразительными руладами.
Пытаясь успокоить Мессинга по поводу невосполнимого теперь упущения, я, шутя, высказала опасение, что такое экзотическое существо все равно бы не выдержало московского
— Здесь она погибла бы за одну только злостную насмешку над действительностью.
Иной читатель, возможно, скептически усмехнется и скажет, что, мол, не велика редкость — привязанность и любовь к животным. Замечание было бы справедливым, если бы не одно обстоятельство. Если не считать овчарки Дика, с которым мы уже знакомились в первых очерках, все другие животные и птицы привлекали Мессинга именно своей экзотичностью. И не только своим заморским происхождением, но либо способностью имитировать человека, либо высоко развитым инстинктом, приближавшимся к рубежу «мышления». Это и «лингвистические» способности попугая, и «чувство юмора» кукаббары, и, наконец, настоящий разум у дельфинов.
Именно рассказ о них я «припрятала» напоследок, что и поставит все на место: почему я подробно освещаю «взаимоотношения» Вольфа Григорьевича с царством фауны. Тема, на которую я, без ложной скромности, монопольно претендую. Ибо, по доверительному признанию Мессинга, об этом своем позднем (и, увы, не осуществленном) замысле он ни с кем, кроме меня, не делился. Возможно, это была бы его лебединая песня, но беспощадная старуха с косой явилась, чтобы оборвать ее.
С середины 50-х годов в научно-популярных журналах и периодической печати все чаще стали появляться публикации о дельфинах. Причем, преобладали статьи не развлекательного характера, а серьезные попытки привлечь внимание ученых к этому удивительному животному.
Вольф Григорьевич живо заинтересовался «дельфиньей тематикой» и просил меня делать вырезки из газетных и журнальных сообщений о любых экспериментах, проводящихся в лабораториях с дельфинами, о каждом случае столкновения человека с дельфином в открытой стихии.
Кроме того, нами были просмотрены десятки произведений античной литературы, где хотя бы вскользь упоминалось о них, и выписки складывались в специальную папку. Мы отыскивали сказки и легенды разных народов с дельфинами-персонажами, некоторые Мессинг просил меня перечитывать вслух по нескольку раз. Особенно умиляло его предание о дружбе древнегреческого мальчишки и дельфина, невольно заученное мной наизусть.
Каждое утро, идя в школу, мальчик приносил своему морскому другу какое-нибудь лакомство и угощал его. В благодарность тот подставлял свою мокрую спину, мальчишка усаживался на нее, и дельфин отвозил его на противоположный берег бухты, разрезавший городок на две части. А в урочный час приплывал к берегу, чтобы переправить школьника назад, домой.
Но толчком к замыслу Мессинга поэкспериментировать с этими удивительными существами послужили довольно частые сообщения о спасении дельфинами в открытом море обессиленных или раненных людей — при кораблекрушениях или опрометчивых дальних заплывах во время купания.
Ход рассуждений Мессинга был таков. Как существо чрезвычайно умное и ласковое, дельфин может играть с человеком в воде и резвиться как малое дитя: катать на спине, подталкивать на отмель, подпрыгивать и нырять, состязаясь в ловкости. Так играют с человеком и его домашние животные — собака и кошка.
Но каким образом дельфин понимает, что плывущий даже сравнительно близко от берега человек ранен или обессилен, если нет даже следа крови, что как-то могло бы объяснить его догадливость? Почему он не вступает с ним в игру, а уверенно, как медсестра на поле боя, уводит его от опасности!