Вольфсберг-373
Шрифт:
Нас было шестеро русских, чисто русских, в лагере «373». Случайно вкрапленные православные люди в этой массе иноверцев. За что мы, в общем, попали в это человеческое месиво — до сих пор сказать трудно. Может быть, просто для этнографии, чтобы было «всякой твари по паре». Такими себя чувствовали венгерские «хонведы» (национальная регулярная армия) и упомянутые мной словенцы и хорваты, не служившие в частях «усташей», резавших сербов, или в босанских эс-эс формациях «Ханджар» и «Кама», за которыми действительно числились зверства и массовые убийства.
Иностранцы, не австрийцы и не «пифке» (шутливо-бранное название немцев), были в известном отношении на привилегированном
Весна принесла известные изменения. Ушли «Баффс» (Буйволы) — полк, части которого несли охрану лагеря. На смену появились шотландцы с помпончиками на беретах и ирландцы с перышками разных цветов. С «Баффс» ушел и старый комендант, и мы узнали, что новым является полковник-шотландец, часто ходивший по лагерю в «юбочке».
Он оказался более твердым по характеру, чем предыдущий, и проявил сопротивление Кеннеди. Увидев впервые «колючую змею» и толкущихся около нее мужчин и женщин, он возмутился и разрешил «гулянья».
Ежедневно с трех до четырех часов дня женщин выводили на прогулку наши киперы-шотландцы, Джок Мак Гриди и Джок Торбетт. Одновременно выпускался и один из мужских блоков, каждый день другой.
Мы ходили с мужчинами в круг по большому плацу, который в шутку назвали площадью Адольфа Гитлера. Киперы стояли в середине и внимательно следили за порядком. Останавливаться, группироваться или выходить из этого движущегося круга строго воспрещалось, и получить наказание — неделю без выхода, было очень легко.
В лагерь, среди других заключенных, доставили протестантского священника. Пользуясь религиозностью шотландца-коменданта, он выговорил право служения в специально отведенном за блоком «Е» маленьком бараке, который наши мужчины с большим рвением привели в порядок. Вскоре из города стал приезжать и «вольный» католический священник. Каждое воскресенье они делили церковь, и службы шли по очереди. Конечно, в церковь нас, женщин, водили по парам, как институток, и, вместо классных дам, с нами шли наши «Джоки». Стояли мы в церкви отдельно от мужчин и только переглядывались с ними.
Мои духовные нужды удовлетворял мой молитвенник, подаренный в тюрьме в Фельдкирхене капитаном Г. А. Ежедневно по утрам, забрав молитвенник, я выходила на одинокую прогулку вокруг барака и читала все утренние молитвы, по вечерам — вечерние, по субботам вечером — всю всенощную. По воскресеньям читала литургию, и в праздники у меня были и каноны и акафисты.
С приходом шотландцев, нам в некотором отношении стало легче. Разрешили устраивать лекции, под которые отвели громадный ангар. Их читали большие ученые юристы, археологи, историки, профессора музыки и медицинские светила. Наконец, разрешили с посылками из дома выписать и музыкальные инструменты. У нас создался оркестр, за ним народные хоры разных областей Австрии и, наконец, театр. Но о нем позже.
Мы сначала не понимали этой «относительной свободы» под постоянным контролем. Вскоре нам стало ясно. Вольфсбергский лагерь начали посещать. Сначала приехали американцы, имевшие под своим контролем Глазенбах. Они приехали для размена. Англичане потребовали от них тех «кригсфербрехеров», в которых были заинтересованы. Американцы хотели получить известное число заключенных из Вольфсберга. Однако, молва о нашем лагере и о мистере Кеннеди прокатилась не только по всей Австрии, но и по Германии. Американцы хотели посмотреть, кому они передадут своих заключенных, живших в Глазенбахе, как на курорте. Они хотели посмотреть, как живут люди в «цирке Кеннеди».
К приезду этих именитых гостей, о которых мы, конечно, понятия не имели, лагерь был вылизан и выметен. Срочно вставлялись стекла в разбитые окна бараков. Где-то что-то починялось, достраивалось. На церкви был поднят крест. Из города привезли полный грузовик рассады, и по всем клумбам засаживались цветы! Овощную рассаду передали нашим крестьянкам, работавшим в огороде. Происходили сыгровки оркестра и спевки хоров. Поощрялась «самодеятельность». Мой земляк электрик Н. получил разрешение нарезать из электрических проводов, покрытых изоляционной резиной, «папильотки» для дам. Мы стали завиваться! В шутку высказывались предположения, что к нам приедет сам английский король или мистер Черчилль.
Американцы приехали в воскресенье. На плацу «Адольфа Гитлера» играл «народный каринтийский ансамбль». Многие мужчины были одеты в белые рубахи, кожаные короткие штаны, белые чулки и ботинки с пряжками, полученные ими сверх нормы срочными посылками. После ансамбля пел хор штирийцев, и танцевали тирольцы…
Гости расползлись по лагерю, заходили в бараки, расспрашивали заключенных, но с ними, с каждой маленькой группой, шли Кеннеди, Зильбер, Вейс и Браун. Вольфсберговцы мрачно молчали, нехотя отвечали на вопросы и, боясь возмездия, не жаловались.
Американцы уехали… Мы никого из Глазенбаха не получили, но Кеннеди должен был уступить туда порядочную группу наших мужчин. Счастливцы! Мы им завидовали.
Посещения затем пошли вереницей. Приехал бригадир, начальник частей, расположенных в Каринтии, затем депутаты английского парламента, затем квэйкеры и последними офицеры УМСА.
В интервалах между посещениями мы возвращались к суровой рутине. То нас оставляли без прогулок, то запрещали лекции, то женский или другой блок оставался без церкви. Пища не улучшалась. В дни посещений в баланде плавали целые куски корнбифа, но они исчезали на следующий же день. После периода картофеля нас стали кормить свеклой. Бураки привозились в громадном количестве и ссыпались прямо на землю. Их затем кромсала машина, и со шкуркой, даже не помытые, они варились в котлах. Это нечто буро-красное, слащаво-горькое довело нас до отчаяния. Число женщин к тому времени возросло до такой давки в бараке, что мы буквально наступали друг другу на ноги.