Волга - матушка река. Книга 1. Удар
Шрифт:
Аким Морев выхватил из кузова ружье, прицелился. Раздались раз за разом два выстрела: лиса сунулась мордой в траву, будто подкошенная, орел перевернулся в воздухе и стукнулся о землю, словно мешок с песком.
— Ловко! — воскликнул Федор Иванович.
— Вот так-то, по-нашему, бьют, — не без гордости ответил Аким Морев.
— А вы, оказывается, чудесный стрелок, — со скрытой завистью произнес Иван Евдокимович. — Эдак вы меня на Сарпинском вмиг обставите. Куда там: лиса на бегу, орел в полете, а вы раз-раз — и оба валятся.
Лиса была сражена насмерть.
— Разорвал бы нас на клочки, волю дай, — проговорил он.
— Да. Сила в нем могутная, — согласился Иван Евдокимович и шагнул было к орлу, чтобы лучше рассмотреть его, но Аким Морев преградил дорогу:
— Хотите, чтобы он когти в вас всадил?
Солнце взошло и палило так, что в машине пришлось открыть дверки, и все равно было душно и угарно от запаха трав, которые, казалось, поджаривались на гигантских сковородках.
Впереди уже лежали Сарпинские степи, ровные, как море в тишь, только временами попадались пригорки и выдутые ветрами огромные песчаные котлованы, заросшие травой-колючкой — лакомой пищей верблюда. Здесь вид степей был уже иной, чем на Черных землях. Там все покрыто разноцветными коврами, здесь почти всюду житняк и седой ковыль. Но все такое же безлюдье — ни человека, ни подводы, ни встречной машины… Только степи, седой ковыль, пожелтевшие травы в низинах, жаркое солнце, удушливый запах полынка и миллиарды бугорков-могильников, созданных сусликами.
— Отметьте в своей памяти, Аким Петрович, — проговорил Иван Евдокимович, опять став собранным и сосредоточенным, — там, где ковыль, обычно целина и земля хорошая. В этих степях, понимаете ли, пасти бы неисчислимые гурты овец, стада коров, табуны коней, разводить бы хлопок, выращивать бы чудесный рис: солнца-то сколько, охапками хватай. Воды, водички бы сюда. Заметьте еще, мы с вами едем по левую сторону бывшего русла Волги — будущего канала Волга — Черные земли. Представьте себе, что будет через пять или десять лет. Водой — жизнью степей — заполнятся все озера, котлованы, вода хлынет по оросительной системе на поля, разработанные электротрактором. Все оживет от прикосновения человеческой руки.
— Возвышенно говорите! — досадуя на то, что так много зря пропадает здесь земли, воскликнул Аким Морев.
— И уверенно, — подтвердил академик.
Часа через два, когда спидометр показал, что от Астрахани отмерено двести семьдесят километров, на пути снова попался огромный песчаный котлован.
— Кстати, попьем, а то на озере вода неважнецкая, — посоветовал Иван Евдокимович. — Да и с собой бы захватить. У вас есть посуда? — спросил он у шофера.
— Имеется, — с живостью и хитрецой ответил Федор Иванович. — И для воды и для особой влаги.
— Особой-то влаги пока трудно достать. Подождите лет десяток: тут рестораны на пути вырастут.
— Нам так долго ждать нельзя: сайгак протухнет, — отшутился и
Машина перевалила через песчаную кромку и остановилась.
Весь огромный, пылающий жаром, как раскаленная плита, котлован был забит сизо-лиловатыми, тонкорунной породы овцами. Они даже не блеяли, а, уткнув в землю морды, слившись в единый поток, всей массой в две-три тысячи голов напирали на небольшую колоду у одинокого журавля-колодца.
Старший чабан Егор Пряхин — человек несокрушимой силы: мускулы на его обнаженных плечах так и перекатывались, — вместе со своим молодым помощником качал воду и лил ее в колоду, а другие два, тоже бронзовые от загара, палками отталкивали овец, которые, казалось им, уже напились. Но те заходили в тыл отаре и вместе со всеми продолжали напирать на одинокую колоду.
Дальше, за отарой, на желтом бугре, виднелись кибитки, запряженные красными волами. Около них стояли понурые верховые кони, лежали, свернувшись клубочками, широколобые собаки-волкодавы и седоватый козел. Этот при появлении машины вскочил, поднялся на дыбки и начал что-то быстро-быстро пережевывать, делая паузы, словно произносил с запинками речь.
— Да что это за издевательство над животными? — проворчал академик, выбираясь из машины, и, подойдя к чабанам, сурово заговорил: — При уме ли? Столько овец в такую жару из одной колоды решили напоить?
Егор Пряхин зло покосился на него.
— С неба свалился? Ай не знаешь, воды кругом даже глаза помочить и то нет. Все озера как моя ладонь, — он протянул огромную руку, показывая загрубевшую широкую ладонь.
— Гнали бы на Сарпинское.
— И в Сарпинском, говорят, пусто.
— Ну уж… пусто. Озеро в тридцать километров длины — и пусто. Чепуху мелете.
— Мы чепуху, а ты муку мелешь. Вон гляди, — показывая на пустующие землянки в стенках котлована, проговорил Егор Пряхин. — Видишь: вода ушла, и люди ушли. Давай! Давай, ребята! А то перемрут овцы-то! — прокричал он и смолк, уже не отвечая на вопросы академика.
— Обида, брат, — плохой помощник в труде, — под конец заметил Иван Евдокимович, желая этим вызвать на разговор чабана, но тот качал воду, отворачивался, затем прорвался:
— Уйди-ка! Я вот одного слушал такого на курсах, он и то и се, в небеса взовьется, аж пятки сверкают. А тут — на грешной-то земле — вон чего. Давай! Давай, ребята, а то помрут овцы-то! — снова прокричал Егор Пряхин, отвернувшись от академика.
Но Иван Евдокимович не отставал, и Аким Морев, понимая, что дело может закончиться шумной руганью, стыдясь за грубость чабана, вышел из машины и спросил:
— Да вы из какого колхоза, товарищ?
— Я-то? — сразу присмирев, проговорил Егор Пряхин. — Из «Гиганта»… Разломовского района мы.
— Да ну! — обрадованно воскликнул академик. — А я у вас там бывал… в Разломе, — невольно приврал он, желая скрыть то, что обрадовало его: в Разломе живет Анна Арбузина.
— А вы кто, между прочим? — произнес Егор Пряхин, у которого неприязнь уже прошла, но он еще упорствовал, грубовато спрашивая: — Кто вы, между прочим?