Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье
Шрифт:
— У нас огромная страна. Наши ученые, геологи, за последние годы особенно, открыли неисчерпаемые богатства недр. Мы уже ныне в Поволжье добываем нефти в три раза больше, нежели добывает мудрый старик Баку… и только-только притронулись к запасам Сталинградской, Приволжской, Астраханской областей. Геологи открыли колоссальные залежи руды — под Курском, в Сибири. Открыты огромные россыпи алмазов. Нам лет на пятьдесят хватит осваивать дары природы. И мы осваиваем — построили могучую индустрию и продолжаем строить. Создали великолепную форму сельского хозяйства и ныне решительно укрепляем, развиваем ее. Создание гармонического хозяйства, то есть единство индустрии и колхозного
Выпив, он снова серьезно продолжал:
— Никита Сергеевич Хрущев все время внушает нам, оперенной молодежи: ведь каждому из нас уже под пятьдесят. Вот и внушает нам, оперенной молодежи: «Неустанно ищите то, что выгодно государству, стало быть, и народу». Наши геологи открыли гигантские запасы газа. Этот газ позволяет нам строить не гидроузлы, а тепловые станции не меньшей мощности. Это и дешевле, и связано с наименьшими хлопотами и затратами. Идет бурный спор — одни за гидро, другие за тепловые. У нас сильно шагнула вперед химия, и химики предлагают такую пластмассу, которая вполне заменяет даже высококачественные стали…
В большие окна тихо стучалось утро, снимая со стола электрический свет, падающий с люстры. Электрический свет, словно прощаясь, замкнулся в лампочках.
Аким Морев поднялся из-за стола.
— Спасибо, Гоша, — сказал он. — Отрадно все это. И то отрадно, что Пленум прошел в споре, но было нераздельное единство, сплотившее и наш народ. Отрадно, что Госплан ныне не контора по сбору утильсырья, а душа и разум страны.
— Исполнитель воли Центрального Комитета партии, — подсказал Григорий Григорьевич, тоже поднимаясь из-за стола, разминаясь.
— Что ты мне толкуешь, как пионеру, — грубовато ответил Аким Морев. — Полагаешь так: дескать, провинциалы?
— Вот что, провинциал… а не пора ли тебе перебраться в Москву? Хочешь, подскажу?
— Нет. Работу в обкоме ни на что не променяю: там с народом и при народе. Так-то, Гоша.
— А то давай вместе Госплан двигать?
— Нет. Ты влюблен в Госплан, я — в область.
— Так влюблен, что порою и меня забывает, — весьма серьезно и с обидой подтвердила Нина.
— Ну, нет. Тебя забыть мне невозможно, пропев последние слова, Григорий Григорьевич обнял жену. — Но, Нинок, иногда ведь сам себе не принадлежишь: все в голове бурлит.
Аким Морев после Пленума и особенно после задушевной беседы с Григорием Григорьевичем чувствовал себя обогащенным. И не только обогащенным, но и успокоенным, как это случается со студентом, сдавшим экзамен на «отлично».
Все обозначилось перед секретарем обкома ясно и величаво. Он понимал, что все разумное, вспыхнувшее в деревне, подхвачено Центральным Комитетом партии, суммировано, теоретически осмыслено и в этом новом качестве возвращено колхозникам.
«Да. Пожалуй, история колхозного движения еще не знала столь мудрых и дальновидных решений партии, — подытоживая, думал он. — Все эти решения пробуждают в людях душу живую и еще крепче роднят нас с народом. Теперь колхозники на меня, да и на других не будут смотреть теми глазами, какими смотрели там, когда оврагом уходили из колхоза. Радостно это, — но он осознавал еще и другое, пожалуй, более величавое. — Промышленность и сельское хозяйство сливаются
Когда самолет пробороздил небо над соседними областями, Аким Морев попросил командира самолета, чтобы тот снизил машину и, сделав круг над Черными землями, приземлился у штаб-квартиры на строительстве канала.
И самолет пошел бреющим полетом.
Радовали Акима Морева гурты овец, стада коров, пасущиеся в степи. Озера буквально чернели от дичи, и это пробуждало в нем зуд охотника.
«Откуда ее столько? — думал он. — Неужели уже начался перелет с севера? Как быстро летит время».
Аким Морев не знал, что в этом году особенно изобильно расплодилась дичь на озерах, в непроходимых, густых камышах. Люди видели, как в вечерние и утренние зори дичь вылетает на двести — триста километров покормиться на озимях. Летит всегда высоко, огромными партиями и, возвращаясь, садится на озера тучей, или, как выражаются охотники, — трубой. По ночам же в темном небе так плачевно перекликаются гуси, словно прощаются с насиженными гнездами, уговаривая друг друга переправиться через Каспий, через Черное море в чужеземные края: как это ни печально, но надо лететь. И солнце перестало беспощадно калить землю. Оно, точно переутомившись за лето, заливало степи золотистым налетом, а вечерами уступало место прохладе, пахнувшей полынком, житняком и другими травами. Стали перепадать дожди, и степи вновь, как и весной, зазеленели — раздолье овцам.
Недавно в одно такое тихое солнечное утро к горловине подземной реки были подвезены три машины со шлангами, на концах которых поблескивали медные наконечники. Название у машины странное — монитор. Они напоминали пожарные насосы, но были крупней и мощнее.
И вдруг по степи понесся еще небывалый в этих местах рев. Люди на какой-то миг оторвались от работ, повернувшись в сторону рева, еще ничего не понимая. А вечером сошлись к горловине подземной реки.
Три машины сильнейшими струями воды, способными перерезать лошадь, били в разжиженную массу. Масса сопротивлялась, тужилась, пучилась, но струи взрывали ее и как бы с насмешкой выбрасывали прочь.
Одновременно из озера Чапура пришла волжская вода. Она сдвинула разжиженную массу, и та, растревоженная, под одобрительные крики тысяч людей хлынула по каналу в озеро Дундук.
Озеро Дундук нахмурилось, помутнело, зато через три-четыре дня посвежел поток в канале: завиднелось дно из твердой, как чугун, красной глины, и по нему медленно, даже не путаясь людей, ползли крупные лещи, щуки, судаки, а по поверхности металось несметное количество малька. Эти даже от легкого прикосновения ветерка к воде кидались в сторону, поблескивая серебристыми бочками. Откуда взялось столько рыбы, особенно малька? Знатоки уверяли, что рыба пришла в канал из озера Дундук.
Народ мало интересовался тем, откуда пришла рыба: он готовился к торжественному открытию канала. Из колхозов везли съестные припасы — хлеб, капусту, огурцы, битых быков и овец; в Цимлянском было закуплено вино, и бочки с ним тоже доставлялись на становища. Девушки и парни, выбрав из своей группы односельчанина или односельчанку, направляли их домой за костюмами, начищенными ботинками, головными уборами, за нарядными платьями и кофточками. Гармонисты перебирали лады на баянах, разучивая новые песни, а рыбаки сетями тянули из канала рыбу…