Волгины
Шрифт:
Нина была спокойна, как всегда.
— Еще неизвестно, куда переводят тебя? — спросила Таня, когда Алексей, стряхивая с плащпалатки дождевые капли, вошел в землянку.
— Думаю, что не дальше полка, — ответил Алексей.
— Я уверена, что тебе дадут полковника, — ревниво оглядывая брата, сказала Таня.
— Я бы предпочел остаться в батальоне и довоевать со своими людьми до конца, — ответил Алексей и погладил сестру по щеке. — Не вздумай тут чего-нибудь лишнего… Вишь, какая воинственная… Пистолетище какой нацепила — подступиться страшно, —
— Погоди, — встрепенулась Таня. — Я сейчас вернусь.
И не успел Алексей что-либо ответить, Таня, придерживая санитарную сумку, как вспугнутая коза, выбежала по ступенькам наверх из землянки.
Алексей растерянно осмотрелся. Он остался один на один с военфельдшером. Отвернувшись, Нина очень торопливо и озабоченно рылась в ящике своего походного медицинского столика.
В мутном свете дождливого утра, проникавшего через продолговатое окошко, вделанное под самым бревенчатым потолком, Алексеи увидел знакомые очертания ее гладко причесанной головы с темнорусой коронкой чуть повыше затылка, заметно округлившуюся невысокую фигуру… Все в ней было мило для Алексея, все знакомо и дорого — и эта манера склонять голову, и как-то особенно скромно и хорошо улыбаться, и делать все быстро и энергично своими маленькими красивыми руками…
Алексей подумал:
«Подойду сейчас и скажу все, что чувствую, скажу с чистым сердцем, потому что ухожу и, может быть, никогда больше ее не увижу».
— Товарищ майор, — послышался в тишине землянки грудной голос. — У меня к вам просьба: отнести на полевую почту вот это…
Нина подошла к Алексею, держа в поднятой руке конверт.
Алексей видел теперь ее совсем близко — ее глаза, гвардейский, им самим еще под Сталинградом врученный значок, а слева — медали «За боевые заслуги» и «За оборону Сталинграда»… Медицинские погоны неловко топорщились на ее узких плечах… И то, что ему хотелось сказать недавно, мгновенно отступило, словно испарилось…
— Да, да, пожалуйста, Нина Петровна, — пробормотал Алексей. — Постараюсь не забыть.
Он стал засовывать под планшет тугой конверт.
— У нас есть сейчас трое раненых. Вчера доставили из третьей роты. Я звонила в медсанбат — обещали вчера прислать машину и не прислали, — сказала Нина.
— Хорошо. Я передам кому нужно. Ну-с, товарищ лейтенант медицинской службы, — искусственно улыбаясь, проговорил Алексей, — разрешите пожелать вам всего хорошего.
— До свидания, товарищ гвардии майор. Надеюсь, вы не будете нас забывать?
Ее лучистые глаза просто, по-женски смотрели на него.
Алексей пожал ее теплую маленькую руку и вдруг, не помня себя, поднес ее к губам, поцеловал.
Застучали шаги по ступенькам: это возвращалась Таня.
Алексей выпустил безвольно-покорную руку Нины, шагнул к выходу…
Поглаживая рыжевато-русую бороду, закрывавшую чуть ли не половину широкой груди, начальник политотдела армии генерал-майор Николай Владимирович Колпаков мягко шагал
— Алексей Прохорович, наконец-то мы стянули вас с насиженного-места. Сразу два приказа политуправления фронта: о назначении вас начальником политотдела дивизии и о присвоении звания подполковника.
Алексей, ошеломленный новым назначением, встал.
— Сидите, сидите, — положил ему на плечо руку Колпаков. — Очень рад за вас, очень рад.
— Так сразу, минуя полк, в дивизию, товарищ генерал? — голосом, полным растерянности, спросил Алексей.
— Да вот так… Минуя полк… Полковник Мануйлов серьезно заболел и отправлен в госпиталь в Москву. Вам сегодня же придется принимать политотдел.
— А из Москвы больше обо мне не запрашивали? — спросил Алексей, глядя на начпоарма так, словно хотел сказать, что новое его назначение и молчание Москвы не обошлось без его, начпоарма, участия.
Колпаков, видимо поняв, что этот умный, всегда державшийся с почтительным достоинством майор в чем-то не доверяет ему, слегка насупился:
— Нет, из Москвы пока ничего не слышно.
Генерал прошелся по избе, с силой нажимая на носки, с таким видом, как будто находил особенное удовольствие испытывать тяжесть своего большого, пышущего здоровьем тела. Шагнув к Алексею, остановился и с добродушной усмешкой проговорил:
— Насколько помнится, Алексей Прохорович, вам не хотелось уходить из армии… Вот о вас и позабыли.
— Пока это меня не особенно волнует, товарищ генерал, — сухо ответил Алексей. Рад ли он был новому назначению, сильно ли обеспокоен масштабами предстоящей работы, он и сам не мог понять в эту минуту. Все-таки он не ожидал такого назначения. Стало быть, о нем кое-что узнали и теперь хотят сделать из него крупного политработника армии.
Но как долго придется ему привыкать к этой новой обстановке!
В занавешенные чистой марлей окна пробивалось особенно веселое после майского дождя солнце. Где-то за стеной, по-видимому в сарайчике, кудахтали куры, повизгивал поросенок. За дверью стрекотала машинка… Покой, тишина. Будни второго эшелона армейского тыла…
Конечно, в штабе и политотделе дивизии не будет такого покоя, уюта, и все-таки и там не будет того, к чему Алексей привык, что видел и слышал каждый день — всегда тревожного и словно грозового воздуха переднего края, людей, стоящих перед врагом лицом к лицу.
— Теперь у вас будет большая часть, — как бы отвечая на мысли Алексея и снова начиная ходить по пестрой домотканной дорожке, постланной от стола к двери, продолжал начпоарм. — Партийный состав дивизии увеличивается с каждым днем. Да что вам говорить! Ведь вы руководили большим коллективом. Правда, это крупная боевая единица, сложный военный механизм… Признайтесь, — неожиданно прервал себя Колпаков, — вам не хочется уходить из батальона?
— Не хочется, товарищ генерал, — сознался Алексей.